Во время оно дѣло сбылось,
Что я хочу здѣсь разсказать,
Оно со мною и случилось.
Затѣмъ прошу мнѣ вѣровать.
Я жилъ тогда свой вѣкъ блаженный,
Мнѣ было слишкомъ двадцать лѣтъ,
И самъ собою захваченный,
Презри ельно глядѣлъ на свѣтъ.
Я гимназистъ былъ въ городѣ..
Однакожъ не открою гдѣ;
Я въ школу хаживалъ, зубрилъ,
Что Herr профессоръ говорилъ.
Читалъ прилежно лекціи
По физикѣ, химіи,
Сравнялъ, отыскивалъ иксы
И чудотворны радиксы.
По сгибамъ пальца скандовалъ,
И насѣкомыхъ собиралъ,
И повременно въ тишинѣ
Прочелъ Dumas et Kompanie;
Зубрилъ дѣла Наполеона,
Изслѣдовалъ мечты Платона,
Въ хаосѣ рылъ философовъ,
Къ концу ужъ признаться былъ готовъ,
Что есть хаосъ, и вотъ онъ гдѣ:
Въ моей несчастной головѣ! …
И какъ экзаменъ подходилъ,
Профессора и угрожали,
Погибель вѣчную вѣщали, -—
Меня безумный страхъ трусилъ.
Однакожъ, милости небесъ
Благодаря, я перелѣзъ:
Меня, какъ слѣдуетъ, на ладъ
Зрѣлымъ объявилъ сенатъ.
И я, какъ ловкій жеребенокъ,
Сталъ вдругъ парить въ широкій міръ,
Искать чудесныхъ авантюръ,
Поднялся словно жаворонокъ
Въ просторъ воздушный, и лежалъ,
Воздушны замки созидалъ.
Какъ я сказалъ уже впередъ,
И стало быть, во мнѣ взорвалось
Желанье — путешествовать,
Всѣ страны свѣта созерцать,
Пошелъ я прочь, какъ обычайно,
Разстался съ родиной слезя,
Бродилъ, куда меня случайно
Водили грѣшные глаза.
Конечно, русскіе приходы
По старобытной очереди,
Я перелазилъ точнымъ рядомъ,
Вездѣ усердно угощаясь,
У всѣхъ всерадостно встрѣчаясь
Съ дружелюбнымъ, щедрымъ взглядомъ.
Какъ мнѣ наскучилъ русскій пиръ,
Тогда пошелъ я въ дальшій міръ:
Рѣшилъ отправиться на воды, —
Прошу не испугаться, нѣтъ,
Я не пошелъ въ далекій свѣтъ,
Какъ дѣлаютъ герои моды,
Я не пошелъ лѣчить nach Spaa
Мучительную подагру, —
Я шелъ для нѣги, для свободы,
Въ одинъ карпатскій уголокъ,
Гдѣ правила проклятой моды,
Еще никто завесть не могъ.
Вотъ планъ мой былъ, мною надежный!
Я гордо закрутилъ свой усъ,
Тотчасъ летѣлъ въ городъ уѣздный,
И сѣлъ въ старинный Omnibus…
Я отлетѣлъ, но нѣтъ — по пути
Камнистомъ тройка лишь лѣзла,
Увы, увы, страданья люты!
Увы, дорога русская!
Стеня отъ боли, отъ унынья,
Я сталъ по области глядѣть,
Разсматривалъ лѣса, дубравы,
Карпатски горы величавы,
Которыя власть Провидѣнья
Изъ ничего призвали въ свѣтъ.
Но тщетно все, глаза унылы
Не знали наслаждаться днесь,
Родимый край, всегда столь милый,
Теперь пустыннымъ казался весь.
Авось, такъ сталъ я разсуждать,
Мнѣ будетъ лучше поболтать,
И скуку сообщать съ другими
Съ сопутниками – то моими. —
И такъ я началъ въ очередь
Осматривать кружокъ всечестный;
Вотъ, вотъ, какой-то видъ прелестный;
Тамъ спереди сухой скелетъ
Зѣвалъ возлѣ еврейки,
Смыкаясь на скамейкѣ;
Ha правой сторонѣ сидя
Сзади, тамъ вотъ смыкался я,
Пока на лѣвой потрясалась
Барыня, мрачная какъ ночь,
И между нами колебалась
Красивая ея – же дочь.
Красивая? Да въ самомъ дѣлѣ.
Такихъ-то чародѣйныхъ расъ
Еще не замѣтилъ мой глазъ!
До сихъ-то поръ всегда въ предѣлѣ
Пристойности бывалъ мой духъ,
Но вотъ теперь во мнѣ терялись
Разумъ и сердце, зракъ и слухъ,
Въ фантазіи моей катались
Мечты сердечныя вокругъ.
Нравилась дѣва мнѣ, я въ ней воображалъ
Красы и прелести сверхземный идеалъ.
Я вдругъ поближе къ ней
Сталъ приклоняться весь,
Чтобъ о мечтѣ моей
Доспѣлъ сказать ей днесь.
Трусливо руку, такъ случайно
Ha рамо дѣвы возлагаю,
Вѣдь это, такъ-то разсуждаю,
Въ телѣгѣ тѣсной — обычайно.
Да въ самомъ дѣлѣ, вотъ она
Не разъярилась на меня,
Безмолвно, скромно, такъ сидѣла,
И неподвижно такъ глядѣла
Передъ себя, изъ устъ ея
Не слышалъ укоризны я.
И вдругъ моя рука пожала
Ея-то руку столь вѣжливо,
И дѣва все еще молчала, —
Да вотъ, дѣла идутъ счастливо:
Я побѣдитель днесь сердечный,
Я зная сердцемъ завладѣть,
Лучъ счастья ужъ безконечно,
Обоимъ будетъ намъ свѣтить!
Такъ вотъ въ душѣ моей мечтая,
Шепчу слова любви:
„Сочувствіемъ твоимъ, златая,
Меня-то ублажи“.
И вотъ она молча,
Невинное овча,
Сихъ словъ не возбраняетъ,
Да съ головой качаетъ. —
Уже она моя, —
Думаю про себя. —
Но нужно впередъ и съ матушкой
Познакомить себя,
Чтобы съ красивой дѣвушкой
Имѣть сношенія.
Но нечего медлить:
Повозка ужъ въѣзжаетъ,
„Пришли“! кучеръ вѣщаетъ,
И тройка ужъ стоитъ. —
Пришедшіе сходятъ,
И заботлива мать
Свою то дочь снимаетъ.
Ужъ празденъ Omnibus,
Одинъ — то я боюсь
Сойти, ибо пора
Недурныя слова
Угрюмой матери прорѣчь
И счастіе свое беречь.
Сошелъ я на поклонъ, рѣшился
Завести пріятный разговоръ:
„Развѣ и Вамъ, моя барыня,
Сія живописная долина,
Закутье сихъ высокихъ горъ,
Нравится?” — такъ я вопросился.
„Конечно, да! но я прибыла
Ha воды про несчастну дочь,
Вотъ съ праваго бока вся сила
У ней уже терялась прочь, —
Ея, почтенный мой баричъ,
Коснулся лютый параличъ.
(12. 1. 1876. Карпатъ.)