- Александер Духнович

ВАСИЛІЮ ПОПОВИЧУ – А. Духнович

ВАСИЛІЮ ПОПОВИЧУ,
НА ДЕНЬ 1-го Януар 1837

 

Горѣ, о горѣ, злата Зоренько,

        Гнусныя хмары расхити,

Сіяй лучами свѣтлы скоренько,

        Радостный день сей просвѣти,

                                Весело торжествуй!

 

Непоказуй мнѣ грядущ год новый,

        Василію лиш соиграй,

Год бо мнѣ єсть весь всегда унылый,

        Ты Поповичу угождай

                                Имя Єго цѣлуй.

 

Имя достойно славноє всюду,

        Имя Палладѣ любимо;

Как славенскому почтенно роду,

        Так Єпархіи славимо

                                Пресвѣтло празднуй.

 

Сіє и Мусы славно вѣнчаны,

        Имже клонится мір нѣжный,

Превозношают, яже питаны

        Духом его сут; всеважный

                                Ум почитающ; —

 

О где єст живый источник оный,

        От негоже аз почерплю

Духа, и силы; да праздник славный

        Годно поюще прославлю,

                                Єго торжествующ.

 

Но что сужуся: Пинда отдален,

        Выспрій мнѣ далек Єликон,

Ниж Икарины крылы обдарен,

        Ибо вертепы бѣжить он,

                                Скалы убѣгая.

 

О мнѣ Источник досаждет присно,

        В души, во умѣ, и персех,

С сего почерпну радостей истно,

        Воспою в трубах, и гуслех,

                                И вдарю в Пеану.

 

Так Поповича прославлю в день той,

        Пресладко имя вознесу,

Радости полный вознесу дух мой

        Сердце во жертву принесу

                                Богу всевышнему.

 

О строителю участей благій,

        Призри на духа моєго,

Услыш глас поющ, помилуй щедрій

        О Поповича твоєго

                                Многими лѣты.

- Александер Духнович

“Поздравление Русинов” – Альманах 1851 года

 Альманах 1852 года

Almanah_1851 Журнал изданный Александром Духновичем в 1851 году. Кроме стихов и прозы самого Духновича в нем также опубликованы стихи Николая Нодь, Александра Павловича, Георгия Шолтиса и Вислоцкого.
[google-drive-embed url=”https://drive.google.com/file/d/0ByEPC8MjcH3oUDIxSE85bUFJVUU/preview?usp=drivesdk”  icon=”https://ssl.gstatic.com/docs/doclist/images/icon_12_pdf_list.png” width=”100%” height=”700″ style=”embed”]
C o д e p ж a н i e:
Поздравленіе ……………………..3
Орелъ ……………………………9
Мысль o Бозѣ……………………..15
Сирота въ Заточеніи……………….19
Воспоминованіе (А.Павлович)………..24
Пѣснь Русско-Народна (Георгий Шолтис).29
Свобода (А.Павлович)………………88
Радость о Свободѣ.(А.Павлович)……..30
Убѣгша свобода……………………33
Свобода………………………….35
Незабудка………………………..37
Сѣтованіе Павла Аньоша…………….40
О придворной жизни………………..43
Спишакъ и Ехо.(Вислоцкий)………….48
Жаба…………………………….50
Привѣтствователныи стихи Его Величеству
Всемилостивѣйшему Царю Францъ Іосифу Первому
на день Славнаго Рождества отъ Русиновъ Вышняго Спижа
на крылахъ Орла Татранскаго
принесенный дна 6/18 серпня 1850 года..59
Отвѣтъ Орлу Татранскому.(Николай Нодь).57
Третій Мая 1860……………………60
Русскій Добровольникъ………………63
Вручаніе………………………….69
Память Щавника…………………….71
Миленъ и Любица идильская повѣсть
отъ древнихъ Русиновъ временъ……….79
Милого ждающая дѣвушка…………….150
Тоска зарученной………………….153

- Александер Духнович

Головный тарабанщик

головный

ТАРАБАНЩИК

ДРАММА

от

Александра Духновича

Пряшовъ 1852

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ОСОБЫ:

ПРАЗНОГЛАВСКІЙ АРТУР ДЕ ЕАДЕМ, богатый Дворянин.

Л Ю Б И Ц А, Сиротя Его племяница, и Наслѣдница.

ВЛАДИМИР НРАВОВИЧ, правительный Секретарь.

ФЕДОР НРАВОВИЧ, Владимира Отец, убогій Ткач.

ПОДЛИЗОВСКІЙ, Празнотлавскаго Урядник.

 

Дѣйствуется в домѣ Празноглавскаго.

 Явленіе І.

Празноглавскій, и Любица.

Празноглавскій в праздничной народной одеждѣ, с саблею, и ховпаком выходит, и сам в себѣ говорит, (мормочет) а Любица при столику сѣдит, вышивает:

Празноглавскій, не обачив Любицу. — Так єсть, днесь, днесь скончится все, то днесь повинно скончитися; — обернувся к дверям: Гей, ты, слышиш, скажи там Госпожкѣ чтоб, — обачив Любицу: Ага! — ты сама тут Любичко? тебе с нову в моей комнатѣ нахожу? — овободно ли дознаватися, чему ты сію комнатку выбрала си для твоих работ? Не имѣш ли ты для себе хорошо украшенну кроватку? Что ты тут цѣлую для себе основала фабрику?

Любица. Бо от сюду приятный вид на улицу.

Празноглавскій. Гм! приятный вид на улицу! твой вид до Коморы, а не на улицу должен быти; — но той не много тебѣ приятный вид. Ты мене глупым держиш, думаєш что я не понимаю твоимушки: — и чему тут при окнѣ вартуєш? посмѣваеся. Молодый Тайник, туда прохожуеся; — не правда? я потрафил?

Л ю б и ц а. Молодый Тайник? — а коль бы я его и вдячно прияла, Вы, гадаю не противили бы ся тому любезный Стрычку? —

Празноглавскій. Не противили бы ся, — не противили бы ся; — гм, я противил бы ся, и уже противлюся.

Любица. И як я тое думати могла? — Вы покликали его, Вы гостеприемно вручили ему в домѣ вашем обиталище, изрядно украшенныя комнаты; — Вы показуєте ему всегда искреннее пріятельство, Вы угощаєте его, что до селѣ николи не пріймали Вы иностранца; — и то все безплатно; — из сего явно думати могла я, что Вы его обв’язати, и собѣ склонна учинити желаючи, намѣряете взаимное наше согласіе.

Празноглавскій. Gans contraire!*) не понимаеш ты мою политику; — Я его совсѣм не терплю, знаешь, голотаря не терплю, он Бог видает ’з якого рода происходит, он иноплеменник, и побожил бы я ся, что ок не Дворянин.

Любица. Но та уже непонимаю вашу думку.

Празноглавскій. Бо ты глупа; то можеш поняти, что не для его красы, и не про платню пріял я его, — я его грошей нетребую, я гроши имѣю, имѣю пространная добра; — видиш во время Кошутовой мятежи, — о нещастной мятежи, — я кровавым потом набыл грошей, и покупил добра; ширятся моя имѣния по четырех столицах; бо знаєш, коль Левы ловитвою занимаются, тогда мудра лись най больше добывает; О Господи! колько я тру­дился! я лифровал всячину, и Мадярам, и Нѣмцам, и Россіанам, и каждому, я на всѣх сторонах находилея, и яз всѣх сторон грошеньки приходили як дождь; А твоя стрына, любезна супруга моя и нынѣ в добрах гооподарствуєт; — ой бо она до того разумѣет, — она кажду трошку молока на золото обернути знает, а коль служницы непрядут, коль дрымлют, тогда персты им клочем обвивает, и зажжет; ге, ге, ге, и сей способ дуже, о дуже много пользует от дрымоты. Так она небога усилуется, — шкода что дѣтей не имѣет! —

Любица. Та так Госпожа Стрына не много человѣколюбія чувствуєт.

Празноглавскій. Молчи, она порядна господарыня, то о ней еще никто не сказал, она тѣм годность свою содержует.

Любица. Или так? лише няй сухую руку окном выстерчит, то уже служебницы трясутся.

Празноглавскій. Сухую руку, — сухую руку? Она сухою рукою гроши личит, и то єсть одно на потребу.

Любица. Но не всегда.

Празноглавскій. А я кажу: всегда, всегда, — грошам все повинуется, золотый ключь всяку колотку отворит, одна золота капля цѣлое море высушит, золотыи вздохи сердце свирѣпаго звѣря умягчают, словом: гроши все данесут; — панимаеш?

Любица. Но молю Вас покорно, для чего вам только грошей, и талько тужбы? имѣете слава Богу, все что вам треба. — Я все слышала, что излишное имѣніе тужба, а гроши смерть.

Празноглавскій. Все имѣю, то правда, — но нѣт, еще много мнѣ  хибит, — еще чести требую.

Любица. О тую грошми не мож получити, золото хотяй бы як вы говорили всѣ створило замки, но скрыню чести не отворит, бо честь с золотом в противорѣчіи стоит, как огень с водою, как адамант с стеклом.

Празноглавскій. Го, го, го! то бы ми ся любило; а не тямиш, як Господин Дураковскій чиновным сталая совѣтником за гроши, а богатый Ослович не про овои ли гроши Бароном остал, а Господина Надутовскаго Отец каким способом на Барона достиг? —  та и я не могу ли и Графом быти за мою працу?

Любица. О так негайно, если вы чины честію называете, такои чести получити легко возможно, но по моєму мнѣнію, честь не в чинах состоит.

Празноглавскій. Ей что ты разумѣеш до того, ты дурна была, и будеш с твоим Нравопоученіем. — А не приходили ли Графы, и Князы, и Бароны к новому Барону на обѣд; не товаришили с Цим побратимски? не возит ли ся в шестькояной каретѣ? —  и что больше требуеш сего? — але ты непонимаеш куда я стрѣляю, для чего я днесь так убрая? — Я сей час к Началнику иду, сей час иду, и можно как правителный совѣтник поверну; — но что на тое, ге?

Любица. Я вам сердечно желаю.

Празноглавскій. А я тебѣ благодарю за сердечное желаніе. — Уже все приготовлено єсть, уже все в рядѣ; — а тепер уже понимаеш? для чего я молодого Тайника в дом мой пріял? — О я его одолжил; — Он, говорят, права рука Началнику, его слово важное єсть, он много может помагати. — Бо думаєш чтоб я его в моих комнатах держал такого голотаря? можно и простато рода человѣка; но ок мнѣ в сем случаѣ нужным єсть; але то лиш на малое время а коль я совѣтническую грамоту чрез него получил, тогда он красненько отлучен будет; то так любезна племяница, таких людей должно даколи позгласкати, т. е. пока нужду имѣем, пользовати их потребно. — Такій голотари непонимают нашей политики, они думают, что когда их поздравляем приятельно, что мы уже им приятели? — О выкореним мы их легисеныко, а не дость им, если Писарями будут? а тепер хотяй и лестимся им, однако их токмо как зброй, как оружіе употребляем для нашей пользы; — разумѣеш ли? —

Л ю б и ц а. Пониімаю, але не разумѣю.

Празноглавскій. Но та видиш моє великодушіе, и высокоуміе; бо для чего был бы я его в мой дом приял, сирохмана, оборванца? прото напоминаю тя, чтоб ты е ним знамости не чинила, сокотися от нисейнитого (?), бо такій люди часто любят с дворянинами и родинатися; — о они разумѣют наши Госпожки обмантывати, и так всунутися в добра наша, кровавым потом набытая; — но знай, что простак всегда останет простаком, хотяй бы звѣздами обсыпан был; знаєм, як говорит Тацитус Непос, ци можно и сам Цицеро, не памятаю, в которай Одѣ: rustica natura, servat sua iura,[1]) а то премудрій были стихотворцы. — Я истинно гадаю, что он и родителей не имѣет.

Любица. Можно что он естъ одушевленный камень из Девкаліоноваго повода, или можно из водных волн родился, как прекрас­ная любви Богиня.

Празноглавскій. Ты дурна с твоєю Богинею; — я разумѣю таких родителей, яких споминати нельзя. —

Любица. Та яких родителей чадам стыдно бы было споми­нати?

Празноглавскій. Яких? — о ты дурна гусочка! таких что чинов неимѣют, что к простому народу прилежают; таких родителей человѣк коль два три степени перекрочит, уже споминати не смѣет, але свѣт остроокій высмотрит каждаго род; Но в кратцѣ скажу ти: остерѣгайся, чтоб с ним не сходитися, переселися сей час до твоих комнат, знаєш любезна пламяница, я нещастный, не имѣю дѣтей, ты одна моя наслѣдница, но в том лише случаѣ, если Графиня, или Баронка, или хотяй Вышкоблагородна будеш. Понимаеш мене? но найдетея еще и для тебе даякій древнаго рода, великой фамиліи убогій Барон, или и Граф; бо такій вдячно споятся с полными мѣшками, и золотыми кошелками; — и недавно Барон Надутовскій закручовался ..коло тебе, обачила ты то? — га, га, га. Ты небойся, Бог с тобой; ты еще Gnadige**) або и Exelencz frau ***) будеш.

Любица. О Боже прости!

Празноглавскій. И дай ти добраго разума. Я нынѣ йду

к Началнику, а коль поверну как правительвый Совѣтник, тогда остерѣгайся и подумати противо моей высокой годности.

Любица. О любезный Стрыю! Чему трудитеся за пустым вѣтром? пожалуйте, годность еще не спасает человѣка, а она и так не в чинах, и не в титулах стоит.

Празноглавскій. И в чинах, и в титулах; але коль еще не понимаеш, за чинами и гроши слѣдуют, а мнѣ всѣх нужно.

Любица. Грошей имѣете, посѣдаете широкія добра во время нещастной мятежи набыли вы их, на них еще до днесь клятва невинных людей, поля ваши орошают горкія слезы нащастных жертв, вы Дворянин, нынѣ покойно жити можете, а как чиновник должны вы клопотатися, и робити, к чему вы не привыкли, но и в чиновствѣ не имѣете упражненія.

Празноглавскій. Гроши николи незаважат, а робити как совѣтник я не должен; для чего суть Тайники, Писари, всѣ бѣдніи голотари, то их повинность; я токмо подпишу, а подписати имя не великій труд. — О увидиш, серденько ти будет бити, коль придут Тайники, Писари, принесут громаду писмен, я тогда  ganz elegant,[2] но с дворянскою кротостію вопрошу; что такое? Они поднесут на подпись бумагу, перо в персты ми дадут; покорно сказавши: извольте Ваше Высокопревосходителвство; — а я сей час подпишу: Artur Ritter von Praznohlawski, [3]*) дѣйствителmный, правительный совѣтник, и Шеф, и пр., и пр. manu propria.[4]) — и така будет моя служба.

Любица. Так вы чужим плугом орати желаете, и еще сами не знаете поле, в котором. —

Празноглавскій. Молчи, я йду, а ты памятай; — осте­рігайся. — отходит.

Явленіе 2.

Любица сама. О, Господи, яка суєта на свѣтѣ, люди не довольніи собой! имѣющій, еще больше желает, а за пустыми чинами бѣжит, як лись за воробцем. — мой убогій Стрый, с всѣм богатством убогій, он жаждет всегда як не насытный Тантал, як пространное море! О я не сдаюся до его дома, а на будуще ни полько невадѣюся покоя. — Бо прочто отрекла бы я ся сего изряднаго молодого человѣка? Он правительный Тайник. Я ему нравитися желаю, и если самолюбіе не прелщает мя, и я ему полюбилася; О его простосердіе, его мудрыя мысли, его честный, и важный разговор, словом его чистий характер перевышает все благородіє; он имѣніе своє в чистотѣ сердца носит, его благородіє в головѣ, и в нескверной душѣ, то истинное богатство, на нем ни одной капли кроваваго человѣчаго пота не находится, на том не єсть клятвы голодом умерающих сирот, ни тяжестнаго воздыханія стенящих вдовиц! Он праведно получает заслужєнное своє жалованіе. — О как любезно отрекла бы я ся богатаго наслѣдія Стрыя моего, если бы он жалованіе своє с мною подѣлити хотѣл, о як солодкій был бы мнѣ кусок праведно заслуженнаго хлѣба!

Явленіє 3.

Владимир, и Любица.

Владимир выходит, не обачив Любицу бѣжит к окну: Ага, уже пришла Почта.

Любица, Добро утро желаю Вам Господине.

Владимир. Аг, вы тут Госпожка? извиненія молю сей час вам отдам почтеніе. Отходит лѣвою стороною.

Любица сама. Но то было дивноє явленіе, хотяй поздравленіе мог ми отдати; на истѣ важныя ожидает бумаги. Можно от своей любовницы? бо без причины так бы не бѣжал на улицу; — но что мнѣ до того? он свободен. — Но без сомнѣнія мог таже мя по­щадити, и пламенныи взоры, которыми от нѣсколько недѣл распаляет мя, задержати, если совершеннаго чутвствованія к мнѣ не ощущает. — Но что я желаю? Он мнѣ не изъявил любовь, он не сказал ми ни словѣчка пламеннаго, он и найменьшаго любви знака не явил мнѣ! — Еще тіи молодцы най честнѣйшіи суть что токмо горящими взорами обманывают молодыя женщины.

Владимир смутно навертается и жалостно тужит.

Любица. Вижу, вы даремно бѣгли, вы неполучили ожиданнута бумажку.

Владимир. Нѣт, и то ми болит.

Любица. И прото вы ся так крѣпко разжалили, что мнѣ бы воля была с вами и пожартовати.

Вла д и м и р. То мудраго понятія Любица не учинит егда до вѣрно скажу ей, что нѣжным сладострастіем ожидаю от стараго Отца моего нѣкую вѣстъ.

Л ю б и ц а. От Отца?

Владимир. Так єсть; — Он в той сторонѣ живет котора нынѣ мятежниками обсажена; гдѣ теперь кровавая сраженія водятся, и вѣсти приходят ежодневно, что тій изъобразованіи варвары ужасныя там дѣлают пакости, все берут, гублят, палят, як обыкли безчувственныи разбойники. — И по сему не праведна ли моя тужба?

Любица. О як сердечно, состраствую я вашей страсти!

Владимир, Вы чувствуете мой боль? так есть вы чувствуете, я познаваю вашу дорогую душу, ваше любезно милосердное сердце, я читаю в прекрасных ваших лицах чувствительности нѣжность, я вижу на ваших румяных личеньках знамя человѣчества, и человѣколюбія; и тое потрясає моим сердцем; — и чему далей таити буду? — очень не дается утаити, — вы передо мною день днем любезнѣйша; я люблю вас, я вашею добродѣтелію плѣнен.

Любица. И вы так просто мнѣ скажете то?

Владимир. Просто скажу, бо я простосердный, мой язык повинуется сердцу: а сердце истинѣ — я знаю, что и вы однако сочувствуете мнѣ; отколи мы назналися, я искусил вашу внутренность, хотяй ВЫ то и не примѣтили.

Любица. Я все примѣтила, и я познала ваше гогрящее сердце.

Владимир. Так? вы познали мене? и не оскорбили вы за тое?

Любица, Я токмо непокоилася, бо скажите, молю вас, котора дѣвушка не страхается, чтоб перед очима однаго нравнаго молодца не запродала свою внутренно любезную печаль?

Владимир. И можно мнѣ то изъясненіе употреблять в пользу? — скажите, Госпожка, скажите, хотя и чистое нѣт, не разоряйте больше потеряный мой сопокой.

Любица. Я вас не понимаю.

Владимир. Вы понимали бы мене еслиб я вам чины, и богатства указал; по, — о Господи — я убогій!

Любица спустя глаза. От мене ли вы ожидаете вопроса? или отвѣта? чтоб вы дѣлали в том случаѣ?

Владимир. Нѣт, — не ожидаю, той отвѣт мене уже удоволит; — О неспускайте сивіи оченька. Бог видит мою душу, я честный человѣк, нижоли не утаил я моя чувства, и чему бы таил их нынѣ? чему бы таил моє убожество? — нѣт; тѣм благодарна, и благонравна Любица не оскорбится, коль скажу ей, что убогство первій раз теперь чувствую, оно мнѣ николи так скорбным не представи­лося как сей час! бо оно заперает мнѣ ворота . . .

Любица. Но не к сердцу ведущія.

Влад п м и р руку Любицы к персам притиснув. Вы мене щастливым дѣлаете, но и оскорбляете мене, — бо что может один убо­гій чиновник, который кромѣ своего чиновства, и лстивыя надежды, иным средством своє достоинство доказати не умѣет.

Любица. И той убогій чиновник надѣятися может, что одна дѣвчина внутренное его достоинство больше почитает, нежели всего свѣта богатства.

Владимир с восторгом: Любица! на истѣ я в вас нахожу вас?

Любица. Вам уже токмо с моим Стрыем нужно поговорити, с мною все уже докончено.

Владимир. О то дуже тяжкое дѣло, с оным старым тщеславным, высокомѣрным, честолюбивым, и богатым человѣком!

Любица. Он имѣет причину почитати вас.

Владимир. И вы только от него зависите?

Любица. Я сирота, и его наслѣдница.

Владимир. О Господи! богата наслѣдница; так уже все тщетно.

Любица. Но если вам любится, та и убога сирота могу быти.

Владимир с восторгом: И вы тое из сердца вырекли?

Любица. Из глубины сердца.

Владимир. О тким способом я уже щасливый, я со всѣм посмѣлился, — бо вы и убога сирота знаете быти; — так вы уже моя во вѣки.

Явленіе 4.

Празноглавскій, и прежніи.

Празноглавскій лстительно. Покорнѣйшій слуга Вашего Благородія; много радуюся, и щастливым, ся почитаю, коль Вашему Благородію покорнѣйшее моє почтеніе сердечно, изъявити способ имѣю; — бо ваши заслуги — — бо мой дом так щастлив — —

Любица на сторону. Еще не єсть совѣтником.

Владимир. О то дуже много для мене, я толикаго почитанія от Вашего Высокоблагородія ніе достоин.

Празноглавскій. Го, го, го, вы достойны, о много, и еще больше достойны; бо я знаю чего вы достойны; сей час повергаю от Его Высокопревосходительства почтенѣйшато, достойнѣйшаго, и славнѣйшаго нашего Началника.

Владимир. И вы с ним разговаривали?

Празноглавскій. Истинно нѣт; — власное Его Пресходительства лице не имѣл я способ видѣти; но с его первым и началным слугою, т. е. Каммердинером больше пол часа дружески разговорился; — о то многозаслуженный и пречестный муж! — Он обѣщал, что о пол часа представит мя Его Высокопревосходительству. — — И что вы посмѣшкуете? — безсомнѣнно, безсомнѣнно, суть люди, которых дружба много важит, а то я знаю истинно, — бо что я не знаю? — я совершенно знаю то; — бо если кто до нѣкаго дому всунутися желает, он и собакам полеститися должен, чтоб небрехали неудобно; о я тое добре разумѣю, я для сабак потребный кусок всегда при себѣ ношу.

Владимир. То промыслительно дѣете.

Празноглавскій. Вы, т. е. Ваше Благородіє уже знаете, что я искаю у Его Высокопревосходителыства, я уже вам генто мало открыл мою грудь.

Владим ир. Понимаю не множно.

Празноглавскій. Но любезный мой Господине, говорили вы уже о том с Его Высокопревосходительством?

Владим и р. Нѣт.

Празноглавскій. Нѣт? О ей, ей.

Владимир. Вы на тое мене не полновластили.

Празноглавскій. Откровенно сице нѣт, но мудрому как Ваше Благородіє, довлѣет одно словѣчко. — А теперь о любезный мой добродѣтелю, я от Господина началнаго Его Превосходительетва слуги истинно дознался, что Его Высокопревосходительство о сей рѣчѣ Вашего благородія совѣт непремѣнно испросят; — о я на тую мысль возрадовался, бо я незнаю чему к вам несмѣрную чувствую симпатію, и несомнѣваюся, что вы моє желаніе с важностію предложити изволите Его Высокопревосходителъству.

Влади м и р. Если праведное ваше желаніе, так я вам обязан.

Празноглавскій. О я вас, едине вас почитаю, и знаю что вы на мою сторону склонны; вы мене вручати будете, и я уже истинно Правительный Совѣтник с жалованіем 2000 талярей; так ли любезный друг? —

Владимир. Я того вам обѣщати не могу, бо то не в моей власти; — я маленькій человѣк, а Господин Началник не требует моего мнѣнія в сем дѣлѣ.

Празноглавскій. Ей что, знаю я все; — я богатый человѣк, я по кавалерски отслужуся вам; — понимаете? для чего бы нѣт?

Владимир. Лиш для того, бо я уже Добровичу Референту обѣщал; он давно, и прилѣжно служит, и он заслугами право уже получил на той степень.

Празноглавскій. Кто? той убогій чорт? он будет молчати, он знает своє состояніе, он низкаго рода, он еще и не Дворянин, он довольный будет, и при ньшѣшнем состояніи, он и незнал бы Совѣтническій употребляти чин, он доволен с дружиною своих писарей.

Владимир. То правда, он и молчати знает, и доволен будет судьбою, бо высокоумный, исполиный (спѣшный?) человѣк не пхается на перед, но прото повинность єсть таких людей подперати, которіи разумѣют своє чиновство.

Празноглавскій. Ей, ей, вы не имѣете превосходну политнку; — Он убогій, ему лучше было бы нѣкотораго богатаго, и славнаго Совѣстника остати Секретарем, — так пришол бы к готовому столу, не журил бы ся и не занимал бы ся иным кромѣ дѣл своего чиновства, так и весело жити, и родинѣ своей помагати мог бы, и не стыдил бы ся своего рода, бо таваришил бы и по сему с равными себѣ писарями, — бо вы можно и не знаете еще, что он однаго подбескидскаго русина сын, а сей род потуплен, и стыдится с ним честный человѣк дружествовати.

Владимир смѣхом: И я русин, и мой Отец убогій селянин под Бескидом.

Празноглавскій. аки бы неслышал послѣдная слова. Ваше Высокоблагсродіе я вчера видѣл, что вы на наемном конѣ ѣздили.

Владимир. Даколи я и ѣздити обыкновляю, бо то моє здравіе пожадает.

Празноглавскій. Но на наемной лошадѣ: я о том весьма зажурился; той заслуженный муж, думал я себѣ, на наемном конѣ; — вѣруйте, я слезы точил, и говорил сам в себѣ: О так высокоумный, почтенный муж на наемной ѣздит терлицѣ, а Ты богатый Празноглавскій превосходнаго держиш коня, и не у потреб ляеш ’го, о стыдися, рек я, и разсудил сей час вам его отдати; он таже от сего часа ваш, и дорогое сѣдло* и золотом вышиваная узда, употребляйте здоровеньки, то все ваша власность.

Владим и р. Толь богатый дар я пріяти не могу; — бо чинов­никам не льзя дары пріимати.

Празноглавскій. Ей что там такое? Не льзя, т. е. правда, от жида, от убогого человѣка, бо что он может подарити? нѣсколько яєць, хотя и то придаст ся в домѣ — но от Дворянства происходящій дар, то не запрещается, бо то называется дворянским великодушіем.

Владимир. Я от никого не приму, я зайдуся моим жалованієм  довольно.

Празноглавскій на сторону. Ага, еще му не досит, то проклятых голотарей не можна насытити; — голосно: Ей что? дорогій дар, то для мене дурница, то я вам не як дар, но як, — — як, — — но — — як — дар даю, на памятку, что вы ласкавы были (в) ме­не бывати; но я еще раздумал и тую табакерку вам вручити из самои симпатій; позерайте тѣ бриллиантовыи незабудки, на сторо­ну. Коня не видит все, а табакерка всегда му в руках будет, и она пошепчет му, як говорити перед Началником.

Владимир. Я не уживаю табаки.

Празноглавскій. Но про мене, и ради тѣх брилліантов?

Владимир. Молю вас, извольте мя пощадити.

Празноглавскій на сторону. То завзятый русин, ой простак! обернувся: О любезный друг, почтенѣйшій Господине, я вижу, овы без всякой пользы, из чистои симпатіи, и ради дружбы моея желаете мнѣ помоществовати; вы честный муж, вы знаете мою дружбу почитати.

Владимир. Я истинно вам пріятель, и високо почитаю вас, но молю о чинах совѣтника не полагайтеся на мене, бо в той сторонѣ не надѣйтеся на моє согласіе.

Празноглавскій. Таквы презираете мою склонность к вам, мою неисповидимую к вам любовь, и потупляете моє дружество.

Владимир. Я иопрошаю вашеи милости, но токмо чиновство на сторону. И на истѣ я требую вашей склонности, я от вас вашея внуки руку прошу, и молю, будите благосклонны.

Празноглавскій. Что? — мою внуку?

Владимир. Я сіє с ей согласіем, и соизволеніем прошу.

Празноглавскій. Гм, гм, гм, да, да, да, — гм. — —

Любица. Солодкій Стрычку и я такожде спою моє покорное прошеніе.

Празноглавскій. И ты? гм, гм, гм, да, да, да. —

Владимир. Все моє состояніе вам благодарити буду, я сам себе вам пожертвлю, на колико чиновство допустит, и честь.

Празноглавскій. Понимаю, понимаю, — гм, гм, гм, да, да, да.

Любица. Ия щастіе моє вам одолжу.

Празноглавскій. Одолжу — гм, гм, гм.

Владимир. Пожалуйте, благословите наше согласіе.

Празноглавскій в себѣ. Гм, коня не хочет, брилліантову табакерку презирает, але Любицу сам просит; — разумѣю, добре понимаю голотарску политику. Голосно. Но и на той случай вы согласитеся на мою просьбу? бо я скажу вам, я не токмо достоинство совѣтника, но еще и Ордер желаю, бо я во время мятежи вѣрным был Правительству я воинство со всем предъусмотривал, я доношал хлѣб, вино, мясо, напой, сѣно, овес, солому, и все потребное, и много, о дуже много трудился, несчисленно много гро­шей выдал, и много тысящей жертвовал, — о я множество много стратил.

Владимир. И добра си покупил, и богатства набыл.

Празноглавскій лестно: Покупил таже и добра.

Владимир. Вы все получити можете что лише желаете, но не моим согласіем.

Празноглавскій: Понимаю; вы желаете мою внуку,*)

но помощь вашу от мене оттягуете. —

Владимир. Ваша внука сама согласила, и чрез мене желает щастлива быти.

Празноглавскій. И вы чрез нею, на моей працѣ; с того небуде нич; — а нынѣ скажу вам просто, я Совѣтником желаю быти мѣсто усопшаго Радославовича.

Владимир. А я вам в том помагати не могу.

Празноглавскій. Но добре, та на то лиш соизвольте, чтоб вы молчали; вы можете больным быти тогда, коль моє дѣло кончитися будет; вы лягните в постелю, я вам призову Врача, Доктора, скажите, что, — что — что вас — грудь болит от роботы; — ой бо вы дуже тяжко робите, — понимаете мя?

Владимир. Я на сторону честнаго и роботнаго, и много заслуженнаго Добровича дѣлати повиннен по совѣсти.

Празноглавскій. Но та Ваше Благородіє извольте чест­наго, и работнаго, и много заслуженнаго Добровича доньку, или внуку просити, смѣшком: на той можете женитися, она вам дуже сходится приходна, а моя внука не для вас. — Она моя наслѣдница, и не для голотаря; она для Барона Надутовскаго воспитана.

Любица. Пек му от мене.

Владимир смотря на Любицу жалостно. Сердце болит, но я противо совѣсти дѣлати не могу; пращайте Госпожа моя.

Любица восторгом: Господине Нравовичу! постойте, сей случай мене к вам на вѣки привязал. — Я уже убога сирота, я не наслѣдница, я убога сирота.

В л а дими р. И вы истину рекли?

Любица. Моє сердце истину говорит; и душа моя покойна уже; — я истинно убога сирота.

Празноглавскій. Истину? Но с Богом говори истину; сей час оставиш мой дом; — о найду я си наслѣдницу; — а теперь вон из моего обыстя.

Любица. Сей час, сей час, радостно, о я уже щастлива, бо моє желаніе исполнилося.

П р а з н о г л а в с к і й. То нѣжная чувствительность! но но, и та минет своим часом. — А нынѣ Господине Тайник, я вам скажу: Я Правительный Совѣтник и Кромѣ вашего согласія. Секретаррі не великій вплив имѣют еще до управленія, смѣшком. Секретарь, писарь, то значит только як: — но знаете только? як, як — слу­га .. .

Владимир. Но блажен слуга, который противо совѣсти не дѣлает.

Празноглавскій. Вы с вашею совѣстію останете на вѣки секретарем, и можно ничим, но вам проукажу, что без вашего вплыву я получу, что желаю. — О стыд, я древнаго рода от 300. годов дворянин, великія фамиліи от Празноглавских член, я, я по­корился пред — — — и покажу вам, что я Совѣтником буду, хотяй и пол имѣнія потеряю. О познаю я стежки к сему, я той путь адамантами, брилліантами викладу, а по такому пути легисенько смыкается кольцо, хотяй бы и не смарованное.

Владимир. Желаю вам на той пути щастливаго путешествованія. —

Празноглавскій. Ho adieu adieu! Отходит.

Я в л е н і е 5.

Владимир сам. О Владимир Владимир! в яком ты был искушеніи; тебѣ дары приносят, а ты презираеш их, о то єсть тяжкое состояніе! убогій человѣк всегда требует, он всегда в нуждѣ, и что дивно, если даколи и принужден совѣсть свою оскорбит; Господи, я благодарю тебе, что ты мнѣ допомог перемочи тое искушеніе, теперь ми легко на совѣсти, бо сохранив чести закон, невстыжуся свѣта, бо повинности моей довлетворил! — Мой любезный Отец мнѣ закон той вкоренил  сердце глубоко, и я храню его пока дихати буду; бо истина требует во вѣки.

 

 

Я в л е н і е  6.

Нравович Федор, и Владимир.

Федор. С нами Бог! Слава Господу, я его онайшол.

Владимир. Бѣжит в объятіе отца. Отец мой!

Федор обнимая его. Сын мой, любезный мой Владимир!

Владимир. Есть то сон, или иетина?

Федор. Ты здоров? и я слава Господу здоров, нынѣ остави мене не множко, да отдам божіе Богу. Идет в кут, клекает, и мо­лится.

Владимир осмотря отца. Господи мой чести достойнѣйшій родитель! волосы му посѣдѣли, колена му трясутся! Приносит мягкій столец.

Федор сядет. О сыне любезный, прійди в объятія любезнаго отца. Обниманіе взаимное.

Владимир*. О солодкій Отец, каким дивом вы сюда прибыли?

Федор. Дивом, безсомнѣтельно дивом сыночку! Я старый седмьдесять лѣтный сорок милѣ пѣхотой перешол, и слава Господу без препятія.

Бладими р. Что? вы пѣхотой?

Ф е д о р. Господь помог мнѣ.

Владнім и р. Но почто пѣхотой?

Федор. Но не страхайся. Мятежники все мнѣ забрали, кросна ми спалили, и мене … о Господи! плачет.

Владимир. О Господи! и то мнѣ слышати?

Федор. На конец домик мой спалили.

Владимир. Варварское дѣло!

Федор. То было страшное рано, и незабуду во вѣки день 27-го Цвѣтня; то была свята Пятонька, коль мятежник и дом мой обняли, на перед все что могли, срабили, на конец же зажегли стрѣху, и все, не богатое имѣніе моє по нѣсколько іминут там сгорѣло. О Господи! я нѣмый свидѣтель был пропасти, и загибели потом моим набытыя працы. — Всего лишен подумал себѣ: Бог дал, Бог взял, да будет воля его свята; — Но еще я счастлив, имѣю прибѣжище в солодких любезнаго сына объятіях, мо-й сын живет говорил я, и так я найбогатшій человѣк; — тогда поднял из пожара одну головню, и в товаришествѣ ѣй пустилс в далекій путь, и адде принѣс все богатство моє на головню указует. Но я щастлив, я пребогат, бо снайшол я имѣніе моє в любезном сынѣ. Лобзает го.

Владимир. И якою издержкою вы путешествовали?

Федор. Находилися милостивіи люди.

Владимир. Что? Вы милостынею питан?

Федор. Ей но, то не стыд в послѣднѣй нуждѣ; что? Не был я виною моего нещастія, найшол много много милосердних людей. Бог им да будет такожде милосерд; — но я уже слава Богу тут.

Владимир. О коль бы жизнь с вами подѣлити!

Фе д о р. Господь все исправил, бо кто знаєт видѣл ли бы тебе болше раз, — а тепер любезный Сын я от тебе уже не отлучуся, если тебе стыдливо не будет.

Владими р. Никогда, никогда в той жизни.

Федо р. Але ты мене не будеш питати, я еще знаю робити, я буду ткати.

Владимир. Непотребно, я для вас буду працовати, вы спо­чивайте в вашей старости; о робили вы для мене, нынѣ я буду для вас, вы то от мене правом пожадати можете.

Федор. То мы уже между собой справим, но Сыноньку ты не скажи никому что я Отец твой, тое могло бы ти повредити, ты в чиновствѣ, в достойной годности, а я токмо убогій ткач.

Владимир. И что вы думаете о мнѣ?

Федор. Остави ты мои мысли, я познаю свѣт, но и то добре знаю, что ты не стыдиш ся мною, но — — — Хоть лиш и то одно утаи, что ты русин, бо и то бы ти много вредило.

Владимир. Нѣт — Отец мой! нѣт, я цѣлому свѣту представлю моего родителя, да будет примром человѣчества; я гордьій в моем Отцѣ; я гордый в моем родѣ руском, бо он честный, и богобойный єсть, моєму Началнику и всѣм Министрам извѣстный мой род.

Федор. Но я то для твоего добра желаю, знаєш як презрен єсть у наших богатырей селянин, равно скоту презирается, а русину єще и человѣческаго почтенія не подает никто; о Господи то нещастливый наш род незаслужил; — прото я у тебе остану, але тайно, чтоб нѣкто не примѣтил наш естествєнньїй союз.

Владимир. Вы Отец всегда со мною будете; О колько вы Вельможей заганьбите вашими благородными правами; и не мисли­те на то больше, уже и свѣт отворил очи, бо уже не род, но нравы почитаются; уже и русину откровен свѣт, и он уже, познан Европѣ, и честуется по заслугам своим.

Федор. Но но чини, что знаєш, але изволь немножко подрымати ми, бо я утружден.

Владимир. О любезный родич, тут на моем одрѣ, спочивайте вы там, гдѣ я о вашей судьбѣ не мало печалился.

Федор. О той будет мнѣ солодкій сон, на одрѣ сына моего, я там омолодѣю, як орел, распамятавшись на дни, коль с тобой на одном спочивал одрѣ.

Явленіє 7.

Владимир сам. Нынѣ радость моя исполнилася, ньшѣ время благопріятно, желаніе моє успокоилося, теперь повторенными силами буду работати; любовь Отца подает ми постояніе, и укрѣпит мя.

Явленіє 8.

Владимир, и Празноглавскій.

Празноглавскій. Victoria, Victoria, во вѣки аминь Victoria.*)

Владимир. Что? и вам случилося честнаго, и заслуженнаго Добровича задусити?

Празноглавскій. Ей что ми там до вашого Добровича? он для мене может и Началником быти, тут иное єсть, Его Высокопревосходителвство истинно милостивый Государь, он много почитанія достоин; но потребно и Любицу покликати, так єсть tres facium collegium.[5]) Отходит.

Владимир. Он сам гласит Любицу что ето значит? он так доволен, то истинно шутку себѣ на нем учинил Господин Началник.

Я в л є н і е 9.

Праздноглавскій, Любица, и Владимир.

Празноглавскій. Но приди, приходи Госпожа Тайничка! так так дивися, теперь можно другим голосом будеш щебетати?

Владимир, и Любица враз. Что тое значит?

Празноглавскій. Его Высокопревосходительство толь много склонным показался к вам Господине, что я уже все понимаю, смѣшком разумѣете мене?

Владами р. Никак — что хочете сказати?

Празноглавскій. Ей но но, — Празноглавскій не дурак, Празноглавскій и под землею видит кирницу, но но, я уже все знаю.

Любица. Любеpный стрый, скажите, что думаете?

Празноглавскій. Постой, постой, я все скажу, але так рядом, я все скажу; Его Высокопревосходительство милостивый Началник пріятно, и дружески пріял мене, говорю вам почтенно мя привитал; я ему покорно предложил прошеніе, и чтоб Его склоннѣйша учинити, сказал Ему, что я вам мою внуку, и наслѣдницу обѣщал, разумѣете?

Владимир. Вы то сказали?

Празноглавскій. Ей ей но; — если вы мнѣ помагати бу­дете. — Таже любит вашу внуку мой Тайник? проситися изволил ласкавый Государь; я притаковал, да любит, дуже любит; но правда? — и он обѣщал вам своєю ходатайства? просился далей Государь, я рек не совсѣм, не совсѣм; — но так вы такожде отрекли ему вашу внуку? говорил Началник; — так єсть отвѣщал я; — а он спочил на том? был вопрос незнаю, было отвѣтом. Но прощайте, я так просто говорил, бо я так мудро правду говорил, як я обыкновен; — я далей изьявил Его Вsсокапревосходительству что вы Референта Добровича защищаете, человѣка низкаго рада, — и Бог видает, колько я ему так мудро расказовал. — Он ласкаво и терпѣливо мудрую мою рѣчь послухати изволил; на конец отворил ласкавый ротик, и потѣшил моє сердце; но слышите як? — Аттак: Любезный мой Господин Празноглавскій. слышите, Любезный Празноглавскій, — Любезный! -— Тайник мой истинну правду товорил, вы правительным совѣтником сей час не можете быти; — я ледом остал, — но Его Высокопревосходительство не оставили мене в отчаяніи, и так проводжали ласкаво: праведно дѣло, чтоб так заслуженный муж, як Господин Празноглавскій de Eadem, слышите; de Eadem, високую службу, и чин получил, бо я знаю, что Господин токмо чести, и чина, а не чиновства. жаждает; — так єсть рек я, — и что думаєте, если бы мы для вашей почтенѣйшей особы одну нову, и только для вас устроємую составили службу? почтенную службу? — я пламенем горѣл, он же продолжал: мы бы для вас устроили новый чин, придворный чин, и что? еслибы мы вам Началство придворных Тарабанщиков и Трубачей преподали? — я уклошился покорно, и сказал, что мнѣ еей чин не єсть извѣстным, и можно тяжкій, бо я до музики мало что разумію; я только мало свистати знаю, и то для моей токмо прогулки; — изволили на то мало засмѣятися его Превосходительство; и далей говорили: Вы не требуете знанія музыки, и ниякато знанія, вы токмо Началником будете, т. е. будете имѣти прекрасный униформ, с золотыми эпулетами, и высокій рогатый шепак с буськовыми перями, и велику серебряну палицу с золотою бозулею; служба ваша будет при дворѣ токмо о том, что подасте знак серебряною палицею, коли музыка зачинатися имѣет. — Но будете ли вы доволен таким для вас весьма удобным чином? — Я потрясся от радости покорно благодарил, и новую, новую, только для моей особы составленную придворную службу пріял, с титлом Превосходительным. — Але слышите далей, чѣм обовязал мя Г. Началник? он сказал: теперь вы Высокоблагородный Придворник Тарабанщиков и Трубачей Началник, извольте вашу внуку дати моєму Тайнику, я от вас того желаю.

Любица. И вы соизволили на тое без сомнѣнія.

Празноглавскій. Что было дѣлати? Я должен был согласитися, бо Его В. Превосходительство*) изъявили, что они всечестнаго господина Тайника так милуют, як своего власнато Сына; — ге, ге, ге, разумѣеш, Любичко, як власнаго сына? — и для сего средства я согласился.

Владимир. И токмо из сего огляду вы соизволяете?

Празноглавскій. Но но, то не стыд; о я давно уже примѣтил нѣкую особенную подобность! — Но но, то не стыд с высоко- превосходительством в ближайшем быти союзѣ; — мы того и больше раз употребляти можем; я больше родины имѣю из великой и славной фамиліи Празноглавской, я в родимом такожде союзѣ с великаго рода славными Дураковскими, Ословичами, и Надутовскими; мы таже употребляти будем его помощи, и пользоватиєя его защищеніем, ради сего средства, ге, ге, ге.

Владимир. Вы мылитеся Господин Тарабанщиков Началник, бо Его Превосходительство токмо от четырех лѣт познали мене; вы мылитеся, я и не в тѣх сторонах родился, я свѣт узрѣл под Бескидом, далеко от сюда, гдѣ Г. Началник никогда не бывал.

Празноглавскій. Но но, в путешествіи, в путешествіи; О Г. Началник много путешествовал, но, но; То не стыд, он вас любит говорил як власнаго, кажу власнаго сына.

Владимир. На то не соглашаю; — мой Отец убогій, але честный Ткач.

Празноглавскій. Ей но, вы жартуете, Ткач!

Владимир. Кажу вам честный, и достойнѣйшій чести, Ткач, котораго все согражданины честуют, и люблят.

Празноглавскій. Ткач! гм. Ткач честный! гм убогій, а чести достойнѣйшій! Як то сравняется?

Владимир. Мой Отец убогій ткач, но нравственный, бого­бойный, честный человѣк; он праведно, и тяжким потом глядал кусок хлѣба, он не скривдил ближняго, воздавал Цареви Царево, а божее Богу, он не лифровал царское имѣніе, но двома, руками заглядал своє малелькое имѣніе, не окламал Царя, и блажняго, жил в любви, со своими, и прото совѣстъ его покойна; и гадаю, что вы не имѣете причины вашу мысль прото перемінити?

Любица. Любезный Стрычку! убогій ткач чести достоин и про­те, что так достойнаго воопитал Сына.

Празноглавскі й. Ты не разумѣеш до того; — Придворньгх Тарабанщиков и Трубачей головный Началник, древній Дворянин от Празноглавских, — и убогій ткач, а что больше русин,  согласитися неможет; между тѣми неизмѣрное пространство.

Любица. Стрычку любезный! та равноправность уже не по­могла сему? — теперь уже каждый на образ божій створенный человѣк пред правом, и Правительством однако важит.

Празноглавскій. Говори ты здорова; але я на то во вѣки не соглашуся, чтоб придворных Тарабанщиков., и трубачей головный Началник, и Дворянин, тай убогій ткач в одном салонѣ помісти­лися; — нѣт, нѣт, то от начала свѣта не было, и во вѣки не будет. — И кто ткача пріймет во свата, он с ткачами ткати должен; — о нѣт, я на тое во вѣки несоглашу.

Владимир. Та даремно! — Любица. О любезный стрычку, та вы оттягнете Г. Началнику данное слово?

Празноглавскій. Ты дурна, и як любится тебѣ честный тесть? — стыдися — стыди . . .

Любица. Честнаго мужа родитель токмо чести достоин.

Владимир. Госпожа! вы прелщаете мене вашим благоразумієм, и добродѣтелію.

Празноглавскій. Ни*) с нову лесть! ой бѣда; — если бы лиш так выразно не говарил был Г. Началник; я чин, високій чин, — серебряну палицу с бозулею потеряти не могу, ей, ей. — — Но будем нѣчто радити; — Гей Господине! вы говорили, что вы далеко от сюду родилися?

Владимир. Так єсть.

Празноглавскій. Но так о вашем родѣ тут никто не зна­ет; — добре; — теперь обѣщайте ми, что вы с вашею родиною ни каку справу имѣти не будете.

Владимир. Господине Началник Тарабанщиков! — на тое не соглашуся во вѣки, я по Богѣ родителей моих больше честую, как всѣх цѣлаго свѣта трубачей, и тарабанщиков. — И мой отец чрез безчестных мятежников всего имѣнія сбавлен уже тут при мнѣ єсть.

Празноглавскій. Тут єсть? ткач?

Владимир. И с мною будет, пока я жити буду.

Празноглавскій. С вами? в моем домѣ? — о то пре­красно! Ткач, простак, в моих мальованих, и паркетырованых комнатах?

Владимир к Любицѣ. Дорогая! пращай, нас четвертая за­повідь Божа разлучит; я Богу повинюватися должен, а не слѣпой чувствитєльности; — пращай.

Любица. Никогда, — одна смерть, один гроб отлучит мене от вас; — ваш отец честный а вы разумный, и всея чести достойный, а разум, и нравственность ценится паче пустаго благородія.

Владимир. Но вы богатаго Дворянина наслѣдница.

Любица. Я, если вам так любится, убога сирота!

Владимир, восхищен. Вы, вы, и Сирота знаете быти? о так я уже достиг совершенное блаженство.

Празноглавскій. Проклятое дѣло? — мой придворный чин, мой униформ, ротатая шляпа с буськовыми перями, и серебряна палица с золотою бозулею! о коль бы я уже Граммоту, коль бы Декрет имѣл, то бы еще все далося переправити, но нынѣ без граммот, лише провизориш, и еще все мѣнитися может. Разгадует. Гей любезный друт, я сему поможу еще, и то таким способом: Вы нескажите никому, что отец ваш пришол, мы на подмѣстію даме ему одну хатинку честну, и порядну, купите му кросна, — то не много будет стояти, — а я буду усилюватися, ему роботою служити; а между тѣм я расповѣм в высочайших товаришествах, что вы с Его Высокопревосходительством Г. Началником в близком стоите союзѣ, что вы древнаго рода Дворянин, и добра имѣете, еще придам вам de Eadem,[6]) знаете, то никто не будет инквизировати. И так всунетеся до Дворянскаго чина; о то не новое дѣло, и мой батько так подворянился, и я теперь indubitatus nobilis,[7]) а еслиб кто грамоты пожадал, то способ имѣем дуже добрый сказати; что во время нещастной мятежи вся письма мятежники спалили; — ге, як вам любится моє предложеніе, мой мудрый проект?

Владимир. Молю вас оставите мене с вашим чином; я честнаго отца сын, он робил для мене, я буду теперь для него; — мой разумный Началник непрезирает мой род, ему ок не єсть утаен, и я стыдил бы ся за моего честнаго отца? Я б себе чужими украшал перями? о нѣт, нѣт, моя душа дворянскаго єсть рода, а не тѣло, я хочу благородною душею, а не внѣшными блистати чина­ми; в моем честном руском родѣ копыльцы презираются, а нравственніи люди почитаются; — здравствуйте, мы не соглашаемся. —

Явленіе 10.

Федор и прежніи. Федор отворит двери, а Владимир бѣжит, и вводит го.

Владимир. Что? Я про сего честнаго сѣдоглава стидитися буду? котораго напоминанія, и нравопоученія мнѣ добродѣтель заскѣпили в сердце? который потерял своя страсти, и кровавым потом усиловался, чтоб мене в полезнаго гражданина изьобразил; я бы был той неблагодарный Сын як нечестивый Хам, кой бы про глупую пустых людей пыху отрекся любезнаго отца? — думает. Отец любезный! я сію благородну дѣвицу почитаю, и люблю, и хотя як ми тяжко, ю для вас, — о для вас! — думает, нѣт я про вас любезный Отец отрекуся ней на вѣки; — пращай любезна, пращай, — я скажу перед свѣтом, что честный ткач, Нравович Федор, русин из Нравоселицы єсть мой любезный родич, мой почтенѣйшій Отец. — Пращай Любичко —- — —

Федор. Сыне! та я тебѣ на пути застал? о солодкій сын, ты не уважай мене, не буду ти препятствовати; пращай, волю я пожертвитися для тебе, я старый, мой вѣк не долгій; — я отъиду, отъиду, о далеко отъиду, не за долго умру, а ты буди щастлив.

Владимир. Отец! вы раздераете моє сердце; вы мой отец, вы от мене на один шаг не смѣете отдалитися.

Федор. Но я свѣт не годен увѣрити о том, что сродство убогаго, и чесгнаго человѣка не єсть стыдливе.

Празноглавскій. смѣется. Га, га, га, ге, ге, ге, убогій и честный, — и то еще русин; — ге, ге, ге, — rusticus bis.[8]) Федор. И что вы думаєте Высокоблатородный? та убогій человѣк, кой кровавым потом глядает си кусок хлѣба, уже и человѣчества недостойный єсть? — о таким способом Господь свѣт той только для нечестивых створил? —Господи прости вам и воздай по своей праведности!

Явленіє 11.

Подлизовскій, и прежніи.

Празноглавскій. Га, мой директор bonorum! **) Что вас принесло? Что там дорогая княгиня дѣйствует?

П о д л и з о в є к і й. О она смертельно больна.

Празноглавскій. Что говориш? Княгиня больна, на смертельном одрѣ, а ты оставив цѣлу худобу, лишив моє драгоцѣнное имѣніе, прохожуєшся; — но то уже дѣло? — тепарь там все сграбят безчувствительніи простаки; а незнаеш ты, что простый народ без чести крадежею лиш добывает все?

Подлизовскій. Ваше Превосходное благородіє, милостивѣйшій Государь, уже все разоренно.

Празноглавскій. Что? разоренно? а кто посмѣливался разорити дворянское имѣніе? га? —

Подлизовскій. Мятежники, о мятежники! спустошено все огнем, и мечем, камень на камени не остал.

Празноглавскій. О ты сукін сын.

Подлизовскій. И мы лиш мало непострадали.

Празноглавскій. Бѣда ми там до тебе, но ты сукін сын, а чему я тебе держу? я тебѣ богатое даваю жалованіе, ежегодно 20 золотых валутальных; — и ты допустил моє имѣніе разорити, сграбити; — то на истѣ с ворами согласился. — Ты повинен был встати, и ви живаго духа недопустити, нужно было проти рѣчи, протестовати, и сказати, что то дворянская Курія, то Его Превосходительства Господина от Празноглавских де Eadem верховнаго придворних Тарабанщиков, и трубачей Началника курія, и они отступили бы были; но ты осел, тывар; — ты ньшѣ отпущен.

Подлизовскій. Что было дѣлати, протестовал я досить, но на то мя честно набилися; я и своє имѣніе потерял, на примѣр одну дымку, оцѣлку, кремень, и прекрасну мехирину, одну флинту, и два золоты, словом цѣлу мою худобу.

Празноглавскій. И один дурный разум. — А княгиня гдѣ?

Подлизовскій. Милостива Госпожа с мною до кареты войшла и мы убѣгли.

Празноглавскій. Но та хотяй драгоцѣнности сохранила, и гроши, гроши!

Подлизовскій. Так єсть, мы сохранили все, но лиш что на гору вышли, и се узрѣли мы толпу конников, я казал чтоб ящик (:ладичку:) дагде в корч сховати, но на нещастіе и корча небыло, а злодѣи уже приближалися.

Празноглавскій. Та разум бы ти вытек, та закопати было в землю.

Подлизовскій. Мы обачили одного убогаго путешественника, и думавши, что его не будут задерживати, передали мы ему ладичку, и попросили, чтоб он до села отнес, а там навернул нам.

Празноглавскій. Адде маєш, — разум бы ти вытек; человѣку простому самовольно отдати та не знаеш, что простый человѣк из крадежѣ живет, а ты еще сам отдал ему, — то разум был? а знаєш, что ладичка 30 тысящ таллярей стояла? — Та вернулася.

Подлизовскій. Збойницы приближалися, сей час и нас навернули, и о плачет дуже нас побили, но по совѣсти кажу — Госпожу не пасквернили, нѣт, по совѣсти говорю, нѣт.

Празноглавскій. Ей чорт там до того? но драгоцѣнности знайшли вы?

Подлизовскій. Я на третій день пришол на тое село, але путешественника не было там; — проклятый злодѣй убѣг; але я повинности моей довлеучинил, я ознайомил то до Полиціи.

Празноглавскій. О Господи! моя драгоцѣнности! о як я их тяжко набыл во время прежныя войны! я тебе задушу, я тя застрілю як собаку, о ты сукій сын, — я и сам повѣшуся, або скочу у воду, о мой любезный скарб, а 30 тысящ таллярей!

Федор. Но но, драгоцѣнности не пропали: той путешественник я был, и я истинно их сохранил, три дни ждал в оном селѣ, на послѣд отъишол, с намѣреніем, что Владимир мой во Вѣстниках оголосит их; слава Господу, адде от даю их вам совершенно, как воспріял.

Празноглавскій. восхищен. Тота, тота, о любезна моя скрьнька, о любезное сокровище, ты навернулося мнѣ цѣлует скриньку. И то вы сохранили? о то я недумал бы; — но посмотрю не пропало ли нѣчто? — отворит и числит. Ланцух тут єсть, перстени тут суть, заушницы: тут; — все, все тут, но, но добре все! — Гей а ци заплатила вам Госпожа? что желаете за послугу?

Федор. Я добродѣтель не продаю, бо я повинен искреннему моєму добро творити; але вы благородный Гооподин узнайте, что у простато человѣка такожде єсть честь, и что честь с худобством могутся споити.

Подлизовскій. Слава Богу! тут суть; а то я той рады дал, коль бы не я, то уже на истѣ все пропало бы; — ей маю я разума.

Владимир. Любезный Отец, я гордый у вас, пышуся с вами; к Празноглавскому смотрите сего человѣка, и учитеся от него чести — и вы сего стыдитеся? —

Празноглавскій. Но но, добре, вы заслужили налѣзное, но пріймите моє благодареніе, и тут вам один сороковец на паленьку; — но видите, як легко заробили вы один сороковец; но можете пышитися, что вы благородному Дворянину послужити могли.

Федор. Держите си сороковец, и вам придаст ся на каву, я обыйдуся с богатою моєю совѣстію. Любица плачет, и старому руку цѣлует.

Празноглавскій смѣеся. Ге, ге, ге, прекрасно; ткачу руки цѣловати? ге, ге, ге!

Федор. Княгинько я на тое не соизволяю.

Любица. Вы зовите мене донькою; я убога сирота, я не желаю в мятежах назберанаго наслѣдствія, бо на том потоки невинных слез, и проклятія вздохи лежат.

Празноглавскій. Хорошо, хорошо, не журю я ся о наслѣдницѣ; а ты безчестна иди безчестным твоим путем. — Подлизовскій! Ходи, хочу нѣчто с тобой говорити; — да, да, як там моє стадо?

Подлизовскій. Волы я опгнал был в лѣс, и только один хибит.

Празноглавскій. Но слава Богу, хотяй волы остали. Отх.

Я в л є н і е 12.

Федор, Владимир, и Любица.

Федор. Сыноньку! я оставлю тебе, бо я ти лиш на перепону пришол.

Любица. Любезный честный старик, пожалуйте, цримите мене за доньку, я уже худобна, як и вы, а разум, и честь почитаю боль­ше як пустое благородіє, которое само в себѣ цѣну не имѣет, токмо от родителей получает.

Владимир. Госпожка! вы уже истинно не наслѣдница дурнаго Празноглавскаго? Любица! Ты уже без препятія моя! — О няню солоденькій благословите нас. — бѣжат си в обятія.

Федор. Но но, не так наремно, наремна робота нестоит нич, — рядом дѣточки, токмо своим рядом. Княгинько вы имѣете родите­лей, без соизволенія не вольно вам слѣпой чувствительностіи послѣдавати, благословеніе бо родителей приносит благодать, а клятва их истребит род.

Любица. Нѣт Няню любезный кромѣ вас у мене нѣт родите­лей.

Федор. Но так уже все в рядѣ; Господь да благословит вас благодатію своєю. — Владимир и Любица лобзают Федора, он же перекрестив их и говорит: Да благословит вас Господь от Сіона, и узрите благая Іерусалимова во вся дни живота вашего Аминь.

Любица. Мы убогіи, но сторицею щастливи.

Федор. Что? убогіи? Владимир! имѣеш ты только грошей, чтоб мнѣ кросна купил?

Владимир. Имѣю.

Федор. Так уже мы не убогій; — я буду ткати, Владимир писати, а молода невѣста дом будет рядити. Господь Бог дасть силу и то все наше богатство.

Конец.

 

 *) Простацька натура залишається вірною своїм звичкам. * *) Добродійка.

*) Троє утворюють колегію.

**) Безсумнівний шляхтич,



[1] * *) Превосходительство.

[2][2] Дуже елегантно.

[3] Артур Рицар фон Празноглавський.

[4] Власного рукою.

41) В рукопису слово подано скорочено, ПІД ТИТЛОМ.

[6]3 того самого роду (на зразок німецького — ѵоп).

*) Вдвічі простак.

[8] *) Директор мого майна, прикажчик.

- Без рубрики

Милен и Любица – А. Духнович

МИЛЕН И ЛЮБИЦА

ИДИЛЬСКАЯ ПОВѢСТЬ,

ОТ ДРЕВНИХ РУСИНОВ ВРЕМЕН

Еще под высоким Карпатом, под цвѣтами гобзящим Бескидом широко пространный Русскій Народ не был иноплеменникам подвержен, и еще власными управлялся чиновниками, так званными Крайниками, по быстротекущаго Лаборця, Уга, Латюрки, и славныя Тисы берегах, храбріи Русины, властительством своим довольныи, весело утѣшалися, в чистой совѣсти послужвше Господу, в свято простой природѣ як свободныи птички играюще, в заимной любвѣ як родныи братя жили. Обиталища их от снѣжнаго Карпата по самій жерела славнои Тисы, а с южной стороны тихотекущим великолѣпным Дунаєм граничилися. Тогда от воинственных Вождом Стиликоном еще 520-го года в Италію для взыску Славы отшедших, но горе, мѣсто жданнои славы темный гроб обрѣтших сродников своих оставшіи Русины, уже свѣтлостію божественнаго Евангелія просвѣщенныи, презрѣвше нѣжных художеств, земледѣланіем занималися, доволніи худаго кровавым потом набывшим куском хлѣба, и сытным стада молоком, доволніи домашним простонарод­ним, от мягкой волны истканным убором, по широкопространных зеленых нивах, по тѣнных, самому міру современних лѣсах, невинно стадо пасуще, и невинними народними играми веселящеся, часто же о отшедших сродниках своих ужасно разговоряще. —

Но оставим древно-народныя слави Исторію; преднятая повѣсть снуется по берегах славной рѣки Лаборца; — бо помянути потребно, что рѣка Лаборец, в коей, по свидѣтельству Безименнаго Нотарія, Владика Славян утонул, в древное время, от подземных теперь уже скрытых источников, так глубока била, что и в сухих погодах только лодками и плытями чрез ню плавати, перебродити але никогда било возможно. По обой сторонѣ таже Лаборця жили невиннни Русини старательно землю дѣлающіи, и великое стадо найпачеже овец и коз по масних, и гобзивых полянах пасущіи: жили в заимной любвѣ и побратимствѣ, своих водителей К р а й н и к о в честующе, и им повиннующеся. — На сѣверо-восточной сторонѣ рѣки занимала их высокая гора, тогда названна С и н а й с к о ю горою, которая теперь В ы г о р л я или Д ѣ л познавается, с ужасною на вершинѣ скалою, называемою Синайскій, или от тѣх, которіи теперь древность Русинов помрачити хотят, Снинскій Камень реченою. — На большом горбику оныя горы стоял тогда маленькій, и хотяй не знаменитым художества украшеніем, однакожь красками внутренняго благоговѣнія убранный Монастыръ, святѣй Екатеринѣ посвящен, с маленькою деревяною церков­цею, набожными Чина С. Васлиія Великаго Закониками обитаемый, котораго уже и самых щебеней не знати.

Колькораз молода развивалася весна, собралося с обоих сторон множество побожных богомолцев, найпачеже молодых пастухов с веселыми пастушками; всѣ приходящіи по можности от своих плодов дары приносили в Монастырь, моляще Вседержителя, чтоб береги их тучною пашею, нивы и сады богатым плодом благосло­вил, и отвратил грозный повод от берегов их.

Едным веселым весны днем, на день С. Великомученика Георгія собралося множество богомолчиков на Святую Гору, бо сего дня первый весенный отправлялся праздник. С десныя рѣки стороны собравшіися ожидали зарѣчных другов, везущихся рѣкою плытями и лодочками. — Прекрасный вид! множество шлюбкащих лодочок укрыло рѣку, на них побожное пѣніе и веселость благочестивая, звук свистков, свѣрѣл, фуяр и дудочок, набожных гласов повторяющих в радость похитили сердце, паруски украшены вѣночками, разныя барвы цвѣтами, зеленым синьо цвѣтущим бервинком, пантликами и тонкими ширинками, словом вкусно украшены корабчики показовали великаго праздника торжество. — Ледва приближилися к берегам, и молоды дѣвушки як хитріи серны скакали уже по зеленой травѣ, лстиво обращающе взоры на слѣдующих молодых пастухов; — повиталися любезно обоих сторон сродники, дѣвушки цѣловалися заимно, шептали собѣ тайны уже давно явныя, всегда тайком поглянувше на стороны, еднакожь хотѣли, чтоб тайньш взоры их от молодцев видомы были. — Видати было тут, як една чорнобрыва, чорными кручеными волосами утѣшается, друга сивыми оченьками ажь серденько проникає, една отлучается білень­кою шіею, той бѣленькая гобзящая грудь як снѣг свѣтится, и не едного пастушка серденько ранит; а тут неискусна молоденька як ягодка, як розовый брост дѣвушка дивится, незная, чему грудь ей так непокойно двигается. — По парѣ приближалися дѣвушки к святой обители, их послѣдовали народно убраны молодцы, по малы же за ними крачали честныи сродники, где сѣдою бородою почтенный Законник священою водою и святьім крестом их благословил, и о имени господнем набожно привитал. — Тут отдавали дѣвушки дары свои на престол: по единоцѣ ишли, выпорожнили свои ко­шики, положивше на святый престол бѣленькій як снѣг пшеничний хлѣбушок на жертву приготовленный, разный овощей плод, гру­дочку сыра, масла, и патокаго меда, а прекрасно с роз и незабудки увитый вѣнок повѣсивше на святый образ Пресвятыя Богоматери, или Святыя Екатерины. —

Сей час принесла первую свою жертву за рѣкой живущая 16 літ­ня Л ю б и ц а; — радость и невинность плавали на ей румяных, невинных личках, и проницающіи чорныи оченька на прекрасний праздничный образ вперше, такій показала вид, як сама любовь; она первый раз показалася на народном празднику, и она всѣх дружек своих красоту перевышила так, як царица цвѣтов роза перевышает в травѣ процвѣтающіи косички; еи чорненьки оченька, бѣло-румяное личко, узонькій красноватый як дозрѣла ягодка ро­тик, бѣленькая холмистая грудь, и снѣгу подобныи плечи, по которых вороно-чорных волосов звязочки разсыповалися, уязвили мо­лодих пастушков, всѣх взоры на едну Любицю вперты неотмѣнно стояли, очарованныи молодцы потряслися, думаючи что Ангел с неба стоит пред ними, еден другаго шептом о имени незнамыя дѣвушки вопросивше. Так стояла с трепетом при образѣ праздничном душею тронена Любица; грудь ей тряслася чувствуючи и сама незная чего; и тѣм болше лучшая, что сама свою красоту еще не понимала.

Между прекрасними молодцями всѣх взоры заемшій М и л е н 20 лѣтній юноша, тихо стоял под широко-вѣтвенною липою, невнимательно разсмотрѣв по веселящихся прекрасних дѣвушках; — Очи его як врановы с множеством смѣющихся очей стрѣчали; с внутренним пораженіем посмотрила на него кажда дѣвушка, и напрасно обернувше взор сосѣдѣ своей дашто шепнула, с нову тайно- повергше взор на прекраснаго молодця, и нехотяще засміялася на него. Но Милена ни еден возбудил взор; увидѣв же невинно стоящую под молодою липкою Любицу, сей час с груди его несносный выразился вздох, лице его от незвычайнаго нѣкоего стида покраснѣло, а взор аки би окований остал на чорнобрывой дѣвушеньцѣ; — теперь Любица наремно вергла оченько на стенящаго Милена, и напрасно оченька ей занурилися, незная, что такое всторгнуло серденько ей, и потряслася в всѣх удах; но и Милен потрясся, сердце било грудь, и не посмѣливался болше поглянути на чаровную дѣвушку, а еднакожь взори его непрестанно на ней висѣли; — он весь тронен и безчувствительный стоял, боязнь обяла его, чтоб дивний дѣвушки образ случайно не удалился ему; — и прекрасная дѣвушка не удалилася, остала на своем мѣстѣ як закопаний столб, як би заворо­жена, не внимая на разговоры дружечки своей, только тайная якаясь сила взоры ей на незнамаго младенца тягала, и коли с его смутными очами стрічалися, сей час як бы терном пободена, возмущенны взоры к маленьким ноженькам пустила. Даколи прекрасна Любица между дѣвушками наремно стратилася, тогда Милен в великое упал непокойствіе, но с нову увидѣвше Любицю дораз увеселился, очи его искрили радостію, як между чорных хмар на пространныи поля напрасно сходящій мѣсячок увеселяет жизнь рябых косиць. —

Сконченной набожности, духовный законник благословив бого­бойных посѣтителей, — повернулися с благоуханіем и тихостію всѣ богомолцы; — уже отити принужденна и Любица, первый раз никогда чувствимый чувствовала непокой, сердце ей тряслося, смут­но поглянула на затрупившаго Милена, и тяжкій вздох вырвался с ей бѣлых персей, прискорбно ступала к берегу, где лодочка уже наполнена ю ожидала; еще раз обернулася, глянула на едном мѣстѣ под липою стоящаго Милена, и с нову печальньхй вздох поднял стиснутую ей грудь; нѣмо ступила в лодочку, и она сей час поплыла по чистой водичцѣ. — Милен ужасный взор еще раз верг на отходящую лодочку, и только не замлѣл, что она спасеніе его отвезла. — Нещастный Милен! Як бы громовым ударом тронен, остал под липою, слезы с его очей текущіи сросили зеленую траву, бездушно впер очи на быстротекущую, и серебряньгми валами играющую рѣку, проклинал ю, что она отдаляет его от любезнаго Ангела; но уже не видѣл свирѣпую лодочку, она счезла по валах, як легко парящая птиченька по воздусѣ. В сем состояніи тогда только пробудился от тяжкаго сна, коль его товариши покликали. — Что тобѣ? говорили соболѣзнующіи младенцы, — ты болен? голова болит тя брате? и сожалѣли всѣ, бо его любили сердечно, он врага Не мал; он больным себе сказал, бо истинно боль его великій и тяж­кій был; — ишол с товаришами по бережку, всегда на рѣку и на тамтую сторону позирающе, не внимал на звук пѣнія и игры другов; поблагодарив их, войшол в хижчину отца своего Богдана, поцѣловал любезнаго старика, и разговорился с ним о бывшем празднику. — Старик благочестивый прієм в обятія сына своего, сказовал ему о древних временех, о случившихся поводѣх и ущербѣх, и о чудесном защищеніи Пр. Богоматери; так утружден сну предался мягкому. — Милен оставив стараго родителя в сладком снѣ, вышол в сад, и печално впер очи на тамтую сторону рѣки; — не увеселил его уже лѣпо за горы выходящій мѣсячок, не радовали взор его трепетающіи звѣздочки, он безчувствен стоял як закопаний столб, на конец скричал: что мнѣ случилося? что я чувствую? от куду сіє трясеніе перс, чому непрестанныи вздохи ? — О чому не знал я взор мой от ней отвратити? чому я пропал на отходѣ ей? и чем есть сія печаль доселѣ? — Ах, ах, я нещастный! ю едну вижу я, вижу тя о прекрасная дѣвушко под липою, вижу тя стрѣляющую оченьками на мене, вижу тя печальную, вижу чорній оченька, воронисты волосы по бѣленьких плечах плавающіи! — О прекрасная дѣвушко, ты мене очарнла, ты сердце моє плѣнила, я уже болше не живу! — о естлиб и ты мене любила! — Но где ты? о далеко! Бог вѣдает, где ты почиваешь? и можно в обятіях другаго? незная, что я тужу за тобой! — но драгая, твой прекрасный образ всегда предо мною есть, с мною он будет день и нощь, с мною выйдет на зеленую пашу, со мною к поточну черчущому, он мнѣ сопустствовати будет по унылых лугах, и можно без надежды, чтоб его даколи увидѣти!

Жалостно сказал сій слова, оперся на сухій пень, воздвиг очи на свѣтлый мѣсячок, и печальный вздох выразился с грудей. Так прекрасна она, говорил, як ты нощная небес Царице, так красива она в числѣ дѣвушок, як ты между свѣтлыми звѣздами около тебе блестящими; — с нову замолчал, забылся, и с нову тяжкій вздох разсыпался по воздусѣ; так еще долго опертый стоял при безчувственной колодѣ, як она и сам безчувствен; — пустился на зеленый холмик, и тажкій сон запер слезящіи оченька.

Милен твердо уснув, в снѣ пред ним стояла любезна дѣвушка в подобном Ангела виду, он осмѣлен извѣстив ей горящую любовь, молил ю о заимной любвѣ, стиснув бѣлу рученьку, простер обѣ руки на обятіе, и се — о страх — он воздух обнимал! пробудился, обнимати готовій руки умлѣли, и новый жалостный вздох разсыпался с грудей его по широком воздусѣ.

Иными часами свѣтлая зоренька, и весело щебетающих птиц утреняя пѣснь Милена на радостны пѣсни возбудила, он доселѣ по набожной утренной молитвѣ радостно дул в гласную фуяру, и воздух отбивал по скалах его глас, но теперь первый раз смутно, и жур­ливо привитал в златой одеждѣ за горы велелѣпно исходящее солн­це, выпустив с кошары невинное стадо, дивящееся на печального вожда, вышел на поле, где его пастухи пріятно пріймали. Гут точился любезный разговор о вчерайшем празднику; еден показо­вая жолто-синю пантличку, которую ему любезна дѣвушка зчера подарила; другій показал косичку, которую ему мила дѣвушка запяла за широкій шепачок; третій спѣвал новую пѣснь, котору от миленькой вчера научился; един лишь Милен задуманый стоял опертый на палицю, ни слова рекше, — тяжкими вздохами занятый. — Пастухи примѣчающе незвичайну его скорбь, посмѣялися, и он уже утаити не мог, что сердце его любовь опечалила.

Любозь Милена день днем росла, он отдалился от пастухов, потупив игры и веселости; — не увеселили его зеленыя весны радости, и всякое товаришство ’му тяжкое было; самотностію занятый стадо своє загнал в дебрѣ, по хащѣ блудил отчаянно не кинувше болше фуяру, замолчал як кос во время жатвы, непрестанно прекрасныя дѣвушки образом упражнен. Часто садился на скалу ужасну, впер очи на тамтую рѣки сторону и сердился, что пришедшу вечеру отдалитися должен был от вида южных берегов, — и тогда на способ стенящей горлицы тужил, гласно говоряще: О щастливое дерево, котораго тѣнь пріймает тебе прекрасна голубочко! — О якій вѣтрик холодит румяное личко твоє? где ты? ты сердца моего драгоцѣнный бѣсерю! ачей никогда уже не найду тя? — и хотяй непремѣнно ты в моих очах, еднакожь ты мною невидима! — О естли бы ты чувствовала мою тужбу, естлиб ты знала коль я плѣнен тобой, на истѣ помиловала бы ты бѣднаго любовника, нещастнаго плѣнника!

В такой тяжкой тосцѣ горящіи ему покотилися слезы, еден ту­бою й вздох другаго достигал, и в том жалѣ посмотрил на покойно лежащую свою фуяру, наремно поднял ю, и напрасно от тяжести сердца громко заграл слѣдующую

ПѢСНЬ :

Прелестныя горы,

Быстры поточки,

Зелены долины,

Рябы цвѣточки,

О уже вы мене

Не веселите,

И страстную печаль

Не утолите.

Бо моє серденько,

И сам не знаю,

Чом плаче горенько?

Не понимаю,

Все горит як пожар,

Палит як пламѣнь,

О несносный тяжар,

Як млинный камѣнь!

Были то годины,

Но ужь минули,

Коли ми калины

Мило цвѣнули;

Коли ми соловѣй

Весело свистал,

Коли ми бѣлый день

Ясненько блистал.

Но щастіе моє

Где ся подѣло?

Чом моє серденько

Так занѣмѣло?

Пропала ми доля,

Доля молода

Убѣгла так скоро,

Як быстра вода!

 

Еще далѣй хотѣл пѣти жалостну пѣснь, но грудь не дозволила, свернувся на зелену траву, и полумертвый горенько стукал, як другочки лишеный голубок.

В такой тосцѣ провожал Милен всю весело играющую, но для себе мертвую весну, так стенял цѣлое лѣто даже до плододарящія осени; — он не был болше на праздниках народных, презрѣв игры и веселости другов своих, сам скитался як самотный воробец по скалах, презирая веселости юношества и звуки молодости. — Товариши, а найболше дѣвушки болѣзновали отсутствіе его, бо он перед тим началником был веселых сходов, а пѣсни его перевышали и самаго соловѣя любезныи триллы.

Уже утолился жар солнда, уже замолчал высоколѣтающій жаворонок, уже холодна осѣнь земледѣлця достойным благодарила пло­дом, уже все поле жолтая была стерень, коль печальньш Милен к берегу Лаборця вывел маленькое стадо своє, внимательно разсмотрял на другосторонніи береги: и сей час увидѣв привязаную к молодой вербѣ лодочку, напрасно всторгнен духом скричал: пойду, пойду на другу сторону; можно снайду ю; — альбо снайду ю, альбо там отдам жизни моей цвѣт, где она живет, на тѣх бере­гах, где она ходит, где ей ноженьки згинають пахнячу траву; — я пойду — една мысль, — а Милен уже як стрѣла в лодочдѣ; и сам не внимал, коли на другой стороні на бережку стоял. По­трясся весь, сердце било в грудь, и чувства умлѣли, як бы нѣкоею силою рушен, пустился в вербовый лѣсок, в густую и изрядно чис­тую рощицю; видѣл там и удивился, прекрасны поляночки, кипровыми деревцами обсажденныи, прекрасныи цвѣточки, около поточка маленькаго в двох рядах художно сажену незабудочку, фіялку, на малом же горбику гев там рожевыи корчи, а между ними раскряченную бѣлу лелію; словом кажда трава порядно огражденна увеселила его, як прекрасный рай сладости. С трясущим сердцем вшед во гущаву, и се зеленый виноградный сплеток с богатым плодом восторгнул дух его, и вздохнув: О Господи! естлиб она тут была, о кедь бы я ю тут найшол, яб уже щастія моего вершину досягнул. — Но, что то есть? не сей ли сплеток, не сіе ли мѣсто видѣла в снѣ? не так ли показалася она мнѣ недалеко от шумяшаго поточка? на истѣ, я сіє мѣсто видѣл в снѣ; я видѣл той холмик, видѣл розовый корчь, видѣл бѣлую лелію, невинную як она, бѣленькую як еи шія; — но ото лишь сон был, он изчез, и моє щастіе с ним, с ним пропала и моя доля! В той мысли пустился на зеленый цвѣтущій горбик, точил тоскныя слезы, и сей час с синьои модрячки, жолто сивои незабудки, жолтаго лотача, и зеленаго бервинка удобно сплетеный вѣночок пал на главу его; он возбужден от сего сна, створив очи, што то есть? и се, о — о — о радость! — прекрасная дѣвушка, як небесный Ангел стояла пред ним, в самой невинности, як самая вочеловѣчившаяся Любовь. — Милен тронен, подобно сребряныя тополѣ листочку трясся, напрасно скочив, и замороченною душею стоял перед веселою Любицею, нѣмый як камѣнь, глухій, и разслабленному подобный; тысящь любезных слов нараз хотяй выречи, силился дойти к Ангелу своєму, но язык и уды не служили ’му; як болван, як труп стоял, молчал, и стенял, — страсть чувствуя такую, якую никогда перед тѣм; только очи рѣки слез точащіи говорили любовь, — его радость ужасная была ему. — В том самом состояніи находилася и тронена Любица, потряслася и она, замолчала, очи на землю внурила, як закопана ни сюда ни туда рушатися годна; по малом часѣ обернув­шеся бѣжати хотѣла, но леда в три стопы — и уже стала, печальный взор вергше на ждаемаго молодця; — опять бѣжала, но Милен распален чувством едным шагом достиг ю, хватив за мягку ручень­ку, скричал: О ты истинно передо мною? Ты моя, — я снайшол тебе, ты моє блаженство! Так стояли непорочно, они любилися заимно незнавши любви, и сей час бросилися в обятія друг друга, подобно двом поточкам, кой быстрым стремленіем соединяются в мѣстѣ; — тогда створилися уста Милена, валится слово за сло­вом, як отверзшуся источнику валитися звыкла вода, горнувшая с собою, что ей на дорозѣ есть. Любезная Любице! дражайшая моя, ты мой Ангел, моя страсть и радость! Я люблю тебе, люблю болше як весь свѣт, болше як стадо и все имѣніе моє, болше як самаго себе. — Тебе едну видѣл я в жизни моей, тебе едну вижу на всяком мѣстѣ, с мною ставаешь, с мною лѣтаешь, ты моя душа, я без тебе мертв, унылый мнѣ без тебе свѣт; жар любве сушит сердце моє, як солнечный жар поля недоставшей росѣ; — ты роса сердца моего, я тобою живу, як зелена трава благою росою! Любица запалилася, як сходящей зори воздух искрили оченька ей, несмѣлыи вознести­ся, не рекла слова, только вздохнула, притулившеся в обятія любезнаго Милена.

Так стояли невинно радующеся любезныи молодята, як звык брат с сестричкою сходшіися по давном отсутствіи, и по малы успокенным чувствам, утихла и огненная страсть сердца их, тогда обоє посѣдали на горбочок, на котором не давно печальный Милен тужил; Милен расказывал свою тоску от перваго праздничнаго времене; говорил, як он ю глядал, як домагивался за ней, и як унылое было ему все весное и лѣтное время; — Любица же осма­лившая такожде сказала ему свою страсть, придавше, что и она тужила як друга лишенная горличка, и что от тогожде праздничнаго времене взоры ей непрестанно на берегах Миленовыя стороны впертыи были, что от онаго времене всегда только по берегах дѣло своє вдячнѣйше дѣлающе, туда и малое стадо своє отлучившеся от дружок своих заганяла, и як старательно украшала сію рощицу, вздохами ю холодивше, а слезами оросивше.

Так ревно поминали судьбу свою невинныи любовники; уже блестящіи звѣзды плавали по рѣцѣ, уже мѣсячок давно показался над горою: они таже повставали обѣщающе, что каждый день, єстли им робота допустит, изидутся; — с болѣзнію разлучилися: иди с Богом, говорила Любица, иди с Богом драгоцѣнный бѣсерку: иди и ты о имени Господнем, рек Милен, любезная невинна горличко, иди и думай о мнѣ в сладком снѣ. — Йшли, — но обоє огляншеся, с нову бѣжали в обятія себѣ, — иди серденько, рекла Любица, и подала прощательну рученьку Милену, и не запомни утром, єстли можно ти и отец твой соизволит, поглянути мою рощицю; Милен стиснув мягкую ручку, безмолвен прощался, любезный взор вергше на оставшую красоту, тогда разлучилися. Любица загнала стадо малое, Милен же бѣжал в лодочку, переплыв рѣку; — и тогда первый раз весело задул фуяру, от весеннаго праздника занѣмѣвшую. Теперь Милен як бы новорожден с нову веселую добыл дяку, он спѣвал, свистал, играл, фуяра его никогда спочивала, он уже посѣтил забвенных товаришей своих, и смѣло сказал, что он щастлив, что невинна и прекрасна Любица для него родилася; но всегда, пришедшу вечеру, препоручив стадо своє другу своєму, сам скоро скоренько бѣжал на другую сторону, где его любезна дѣвушка с новым вѣночком, и полною горстію рябых цвѣточков невинно привитала.

Что больше сходилися заимно, то доволнѣйшіи были сладкою жизнію; часто сказал Милен, як он влюблен, и что жизнь его без Любицы пустая была бы ему, як день без солнца, як нощь без мѣсячка; то само повторила и Любица, сказавше: что без Милена так жити не можно, як животному без воздуха, як рыбѣ без воды.

Многораз пѣсни перенимали, коль Любица спѣвала, Милен на колѣна ей склонив голову, увеселялся, и видѣлося ‘му, что и сам соловѣй пріемнѣйше не может щебетати; а коль Милен на фуярѣ играл, Любица внимательно сплетше вѣночок, на голову ему сложила, рекше, что и гласный кос не перевышает его милый голосок.

Един раз посѣтивше Любицу Милен, ей на поли поиманную горличку принес в подарок; Любица радостно пріяла дарок, по­ймавше любовну птичку за ноженьки видѣла, як непокойно трепочет крыльцями, щебочет, як бы дакого на помощь звала; — Любица с жалостным чувством смотрит непокойную плѣницю: — што ти миленька горличко? ты свободы желаешь? — кого зовешь? за ким тужишь? о наистѣ ты за другочком тоскуешь; о Милен! смотри, як она страстна! позволи, да пущу ю; тогда растворше перетики, и птичечка сей час щебетаючи отлетѣла на вѣтви, и далѣй искати содружочка своего. Любица на той вид печальная стала, склонивше головку на Миленовы плеча, в слезах рекла: О Милен! чтобы я чи­нила, естлиб и я так тебе стратила? О Господи! я бы болше не жила, яб сей час лишилася жизни! — Милен! я без тебе жити не могу. То самое чувствовал и оскорбленный Милен, и притулилея к слезящей дѣвушкѣ. —

Минувшу в так сладком и благом согласіи должайшему времени, обоє щастливіи были! Милен каждый день посѣщал Любицу, онаже всегда новым занимала его веселіем. Случилося еден крат, что Милен во обычный час пришедше, не найшол любезну дѣвушку в рошицѣ; непокойно’ ждал ю, и она не пріиходит; вызирает, идет ей в стрѣчу, и дѣвушки не есть, всходит на высокаго бука, — не видно дѣвушки. — О Господи! что сталося? ачей она больна? ачей головка ю болит? или что сталося? О я йду, йду, посмотрю ю! и в том стененіи вырѣзал на етом бучку имя любезной, вырѣзал и своє, и оба вѣночком незабудковым окружил, и благословил их рекше: расти, разширяйся бучку зеленый, расти чрез вѣки, и с тобой да растут имена и чистая наша любовь! Посему зажурен вергся на горбик под розовый корчь, рученьками Любичима засаженый, и стенял; — и се пред ним Любица побуренными и расплетеными волосами, выплакаными оченьками, без вѣночка на головѣ, без косицѣ на персех, сполошена як молода серна гонившу ю ловцю. — О небо! скочил троненый Милен, что тобѣ голубочко моя? кто тебе оскорбляет? скажи, йду и помщуся, сражуся и с самим великаном; Любица отворила плачущій ротик, но слово умлѣло, не могла промовити, только слезы тучею ліялися из чорных очей! Молю тя небом, скажи вину болѣзни любезна, скричал Милен, и отер лицем своим драгоцѣнныи слезы падаючій из очей Любицы. — О Милен, любезный пріятелю, солодкій друже! мене силят, — о Милен! мене нудит мамушка другаго любити; — мене мамушка уже обручила Лукану, богатому на сей сторонѣ ватагови; и замолчала, оченька предником покрыла, горко тоскуя. Милен ужасно устрашился, ем дѣвушку за руку; — так есть, продолжала Любица, Лукан силный и богатый, стада его пространно пасутся по горах и долинах, он лукавый Лукан прелестил мамушку мою, и обманул ю, а она желающая моего щастія, мене обѣщала ему; сіє вырекше впала в притул пораженнаго юношенька. — Но нѣт! Милен, я на сіє не склонюся, паду к ногам любезной матери, цѣловати буду колѣна ей, и умолю, умягчу душу ей, и она отстанет от сего намѣренія, она мудра, она благосклонна, она любезна мамушка.

О здѣлай тое любезна, говорил Милен, здѣлай, я чаю склоненія ей, она не будет противна нашему сочетанію. — Я любезный друже все сдѣлаю, я готова и без согласія мамушки тебе слѣдовати, я Луканова не буду, хотяй бы он и царским владѣл стадом; — я не послухаю мамушку, и не есть силы, чтоб она мя от тебе оттягла, я с тобой йду. — И что ты сказала? скоро перервал слово Милен, что ты сказала? ты не подумала, ты без разсужденія слѣпыми чувствами везешся. Нѣт любезная! сіе случитися не может, ты повинна мамушку слухати, твоя повиность, стару мамушку подкрѣпляти, ей суду подвергшеся волю ей исполнити; любезна, мы хочем сочетатися в брак, мы хочем в заимной любвѣ новое составити общество, и желаем блаженства; но узнай, что благословеніе Господнє спояется с благословеніем родителей. — О любезна, не противися материно­му желанію, да не отимет от тебе благословеніе и не изречет, хотяй не нароком клятву на тебе; бо тогда унылое будет наше сочетаніе, и наша жизнь будет блуд, будет грѣх и мерзость. Но послухай, иди, моли мамушку, склони сердце ей, и проси от ней благословенія. — О Милен! отвѣщала Любица, я повиновавшеся матери нещастна буду, а непослушна такожде нещастна; о Милен! я таже на всякій случай нещастна! Мамочку обмантил лукавый Лукан, ю богатство прелестило: она думает, что в множествѣ стада и имѣній залежит щастіе, она блеском обманута, непремѣнно Лукана желает зятя; Милен! я на всякій случай нещастна, — и тогда горко заплакала. — Не огорчай состояніе твоє любезна напрасным судом, судьба наша у Господа. — Ты повинуйся волѣ матери твоей, бо Бог непослушныя дѣти наказует, чти матерь твою, буди послушна повелѣніям ей, Господь помилует тя, и воздасть ти благодать за послушаніе, буди послушна як Ісаак отцу своєму; и єстли такая наша судьба, что мы соизволеніем матери твоей едно быти не можем, тогда прощай любезна, забудь мене, я отиду от туду в далеки стороны, пойду на конец свѣта, пойду в пустыню, скрыюся в скалы, и як набожный пустынник буду вздыхати к Господу о щастливой твоей участи. — Але драгая, пойди к матери, моли ю, и проси о благосклонности; — пойду и я, буду ю умоляти, просити, и чаю потѣху от ней; бо она твоя мамушка, она немилостива быти не может. — О не сердися друже, сказала Любица; — я чувством тронена изрекла пустое слово; я йду к мамушкѣ, йду, она добра, она склонна будет на моє желаніе. Так тішилися заимною надеждою, и солнце склонилося; они разлучилися.

Милен ужасными мыслями отяжен ступил в обыстя отца своего Богдана, цѣлую нощь сражался с тяжкими сонными видѣніями, непокойно ожидал утра, которое ему щастіе или вѣчную принесет пагубу. — Пришедшу утру, вывел стадо на береги рѣки, на зеленую стерню, вручив его другу своєму Братолюбу, сам с ужасным попеченіем переплыл на другу сторону, где уже его веселым видом и смѣющим ротиком прекрасна ожидала Любица; наремно летѣла ему в обятія, и сказала: Милен! мы щастливыи, мамушка склонилася на мою тоску, она изволила, чтоб я по моєму сердцу супруга избрала, приложивше, что тогда совершенну волю изявит, коль тебе сама увидит, и познает лично; бо молода дѣвица, — говорила — любовію и внѣшним тронена блеском часто обманутися может; она не разсуждает, слѣпою склонностію ведена бѣжит нещастна, як рыба на удицю, и на послѣд главатости своей жертва останет, цѣлую тоскуя жизнь, и проклиная первый перс своих огень, которым вѣк свой спалила. Я сказала мамушкѣ, что ты благочестив и добродѣтельный, и что ей на истѣ до дяки впадешь; она засмія­лася и обѣщала своє благословеніе, естли тебе достойным на сіє увидит. — Теперь Милен! приди со мною, и покажи нравы твой матери моей, дасть Господь не по долгом времени и твоей. Та уже мамушка твоя знает о нашей склонности? — но я еще отцу моєму о тебѣ не сказал: — учини милость Любиценько, приди сей час к старому отцу моєму, чтоб он видѣл щастіе моє, и благословил нас; он благосклонен будет, ты ему полюбишся; приди любезна, не далеко там под горою хижица наша. Любица склонилася на жадость юноши, — бо что не соизволит любовію плѣнена дѣвушка? – – И поспѣшно нарвала цвѣточки, сплела нову парту, умыла чистою поточка водою прекрасное личенько, и сей час готово убрана як Ангелик стояла перед любезным, готова на вся желанія его. Хитро таже позбералися; руки подавше собѣ летѣли як мысль к бе­регу, разом скочили в лодочку, и ледва сколько минут, они уже на маленьком дворику. — Остань, пождай немножко любезна, я сам войду к отцу, и приготовлю его на твой прієм; Любица остала под зеленою плодом важною грушкою. Милен тихо войшол в колибу, став перед сѣдым родителем, порумянѣв, спустил очи на землю. —

Что такое сыне, что ти дѣтино? якого нещастія вѣститель прихо­дить ты? говори смѣло сыне. — Милен приближился, поял за руку стараго, и поцѣловаів ю отворил рот, но слово на языку спер­лося — он замолк. — Что ти дѣтино? вопроси старик, и Милен сражающеся чувствами начал: Няню солодкій, я люблю едну дѣ- вушку, и сей час с нову занѣмѣл; — прошу о соизволеніи, — позволи лучшую, достойнѣшую и нравнѣшую свѣта сего дѣвицю пріяти за невѣсту! — Посмотрив острожно старый Богдан единаго сына своего, и с достояніем рек: Естьли ты красотою и блеском внѣщним не обманутый сыне мой, естьли избранна тобой дѣвушка богобойна и побожна есть, тогда щастливый будешь, бо Господь благословеніе токмо любящим его и добронравным давает. — Няню любезный, отвѣщал радостно Милен; я не обманутый красо­тою ни пустым блеском; дѣвушка моя, хотяй и весь женскій пол перевышает красотами и нѣжностію, но при том богобойнѣйша, честнѣйша, благонравнѣйша есть всѣх дружек своих, она достой- нѣйша твоєю быти невѣстою; — сія рек вышол з хижчины, и под минутою Любица стояла перед стариком, Миленом введена.

Любица старому дивною показалася, и естьлиб ей крыла не отсутствовали, думати повинен был бы, что Ангел є неба присутствует ему; она тронена спустила оченька, личка ей спламенѣли, го­ловка в землю внуренна, не смѣла и взор един вперти на старого, и уже стыдилася сама себе. Милен то на отца смотрѣл и радовался, что он внимательно витает свою дѣвушку, то весело на дѣвушку глянувше, распалялся сердцем; на послѣд взял ю за рученьку: прійди любезна дѣвице, поцѣлуй руку лучшаго на свѣтѣ отца; Любица нѣмо поцѣловала старикову руку.

Старый Богдан як очаренный не мог очи отклонити от прекрасныя дѣвушки, и сам незная, чому якуюсь велику склонность чувствует к прелюбезной дѣтинѣ; и наремно скричал: О Господи! в об­разі, в сѣх очах, в сем честном челѣ я познаваю, я ображаю любезнаго моего друга. — Дѣвице скажи, ты Драгомірова дщерь? — бо образ сей есть его любезный образ, в молодости моего драгоцѣннаго друга! скажи любезна, кто есть отец твой? Мой отец сказала жалостно Любица, был Драгомір, но я его не зпознала, мене мамка еще под серденьком носила, коли он преставился. Мати моя каждый день на гробѣ его плакала, и там мене в болести сердца породила.

Тогда потрясся тѣлом и душею старый Богдан, заключил в об­ятія дражайшаго друга своего дѣвушку, и горенько заплакал: дѣтино! ты Драгомірова дщерь, ты честнѣйшаго, блаженѣйшаго товариша моего дѣтина; он уже с Богом почивает, а я тужу за ним; он не был богатый, но порядный человѣк, и прото его Господь всегда благословил, не мал он врага, не завидѣл ему никто, бо он никогда не отпустил убогаго без помощи, без потѣхи. — Дѣвушко, а ты теперь изволила моєю быти невѣстою? я обновляюся в твоем согласіи, тебе люблю болше як всѣ дѣвушки, бо знаю, что ты образ отца твоего носяще изобилно и нравов его наслѣдница еси. Господь да благословит тя, да блогословит вас в купѣ, и подаст вам долгоденствіе.

Милен горѣв от радости, вибѣг приготовити дражайшей своей ужину; наполнил кошички яблоками, грушками, сливами, боросквами, и виноградами, положил на стол молодаго масла, сыра, меду, и бѣлый як снѣг хлѣб; — так гостил миленьку, и естлиб мог был, и сердце своє положил бы ей на гостину; поял румяное яблочко, давал миленькой с словами: то так румяное як твоє личко было, коли я тебе первый раз увидѣл. — Весело угощалися любовники, и уже соненько послѣдними сіяло за горы лучами; Любица извѣстила, что ей нужно отити; отбралася, прощалася с стариком, и отишла на обятіях Милена, который ю весело ажь к хижицѣ ей отпровадил; — обѣщая, что утром посѣтит ю, и любезну мамушку ей благочестивую, и от всѣх почтенную Власту, и ей свою склонность изявит постоянно.

Прощався с Любицею Милен, с веселым намѣреніем утраго посѣщенія, в сладкой радости повернул, вшед в лодочку, взяв весло, и невнимавше на прибытіе воды, в чуственном забытіи плавал на свою сторону; напрасно же обачив, что лодочка его мечется по ва­лах, и в самой середині рѣки к едной скалѣ так трѣснула, же и весло маленькое переломилося; тогда ухватили валы лодочку, и несли ю в далину як вѣтор; устрашился Милен, ратовати хотѣл, но уже не было можно; в отчаяніи несен волнами кричал, просил помощи, но бывшей нощи никто не слышал воплѣ его; он таже знаменаяся святым крестом, поручил Вседержителю судьбу свою; между страхом и надеждою летѣл по серединѣ валов! откуда прибыла вода незная, не видѣл, что чрез время прогулки его на Бескидѣ ужасный дождь ліялся; — видѣл гев там блистящіися по берегам огники, кричал, но рык воды не допустил голос к огневи; напослѣд увидѣв яснѣйшій блеск, лодочка его просто к нему сма­галася; и сей час приближилися помощницы, кваками желѣзными лодочку его привлекше, взяли его на свой корабчок, и вывели на сухій берег, просили до хижицѣ, на которой стѣнах мрежи суши­лися; он вшед, благодарив им, помолился Господу о спасеній своем. Рыбар, — сій бо были в корабщику — благодарили также Госпо­ду, давшему им милость сей день двѣ особы спасти. Един рыбарь сей час послужил своим гостям хлѣбом и овощами, другійже доселѣ приготовил рыбу, на угощеніе приходников своих. Бо знати нужно, что рыбари, кромѣ Милена, той вечер честнаго едного ста­рика выслободили от утопленій, и той был помянутый другій гость.

Рыбарь оставшій забавлял гостей своих, и не забавком другій приготовленную принес рыбу, и всѣ весело вечеряли; — домашній спросили гостей о их участи, и первый Милен сказал ужасный свой случай; посемуже вопрошен старик, вздохнув отер слезы, так начал говорити:       — Я братя любезныи житель, и гражданин великаго города К … именем Р а д а н, был Сенатором, болше раз и на- чалником гражданским, но о жалю, началники града того потупив­ше заповідь Божую, нечестиівыім путем пустилися, примѣром лукавым бывше, нравы сограждан своих погубили, они про малый и худый добыток, про дары, мамону, и про дочасное имѣніе, мѣсто правосудія неправду, окламство возвышили, — там про свойственную ползу грѣх похвалою, безчесть честію, злодѣйство добродѣтелію сталося, благочестивій гоненіями пренаслідовалися, а нечестивіи лестники, ласкателіе, найпачеже сродники нечестивых началников, воры и злодѣи в степени превозношалися, народ заслѣпленный тѣми прелщен не видѣл свою пагубу! Я видів неправедность противорек, неправедному суду противился, я закон защищал, и они мене прото ненавиділи, наустили противо мене народ, мою невинность потоптавше, на конец изгнали во заточеніе. О Господи ты праведен еси, не помни беззаконіе их, и натхни их духом святым, чтоб иміющіи очи виділи, и лишилися беззаконія.

Сія сказав старец, густый вздох высыпался из его грудей. Дивительно слышали его невинныи рыбари, чудящеся, что могут быти люде невинности гонителіе, и неправды защитителіе. — Так между пріязным разговором отдалися на покой, и твердо заснули.

Милен не зажмурил ока; он печальный изображал тужбу отца своего, и еще болше тоску Любицы, коль пришедшу утру не посітит, и с тім в смятеніе и безпорядок приведет ю.

Лишь что денничка золотыи разляла лучи, уже поставали всі. Старый взял свою палицу, вірную в путешествіи супругу, объем обоих рыбарей: Бог Господь и защититель добра отплатит вам добродітель; прощался с ними, прощался и Милен, и пустился в товаристві старика на путь; тихим шагом – ишли, и коль старик утрудился, посідали оба спочивати; — пришедшу жару полудневному, Милен завел старушка в зеленую тінь, ишол для него овощей зберати; и снову провождали путешествіе; и коль уже соненько заходило, радостно показовал старушкови Милен любезнаго отца своего домичок, котораго комин уже с далеки показовался. —

Там в смятеніи журился теперь старый Богдан, тоскуя горенько о сынѣ, трясся, чго сынови его нещастіе случилося; но услышав звук развеселился, и се Милен уже в обятіях его; — сказал ему сын нещастный случай, и сопутешественника своего участь, поцѣловал любезнаго отца. — Богдан слышав стараго судьбу, любезно привитал его, и рек: честный чужестранец! с радостію подѣлю с тобою, что мнѣ Господь дал, моє обыстя да будет и твоим обыстіем; с тѣм посадил стараго на мягкій столец, отложив его палицу и просил, чтоб спочивал с миром.

Удивившеся старый Р а д а н, в изобиліи сердца воскликнул: о Господи! колико человѣколюбія нахожу я тут, истина, праведность и благочестіе тут пребывает, тут нахожу я простую в природѣ невинность, тут не токмо слышу, но и вижу глас божественнаго Евангелія, что в пышных градах не найти; — братя! я тронен вашею незинностію, я вам служити буду, я от вас не удалюся. — Упокойся любезньш друже, отвѣщал Богдан, у нас все общее есть, ты сострадательность над нещастным великою называешь благодатію; у нас то повинностію называется, и свирѣпій звѣрь, кто не помилует нещастнаго; бо прошто дает Господь землѣ моей плод? прошто защищает Вседержитель худобу мою? ачей прото, чтоб сам уживал божое благословеніе? нѣт брате, мы всѣ едного отца дѣти, мы братя, мы повинни ратоватися заимно! Между тѣм Милен уго­товив брашно, и худою ужиною покрѣпилися, и пріял их сладкій сон в обятія. — Милен в снѣ видѣл Любицу ужасно плачущую, и о нещастіи нарѣкающую, и так разжалился, что пот обліял все тѣло его.

Зѣло рано гласили уже трубы, фуяры и свѣрѣли пастухов по лазурном воздусѣ; Милен взяв свою гласную фуяру, и выпустив стадо, бѣжал к берегу вручити его Братолюбу; спѣшно переплыв, стал в любезной рощицѣ, глядаючи любезную, кричал, кликал, и не обозывается; где ты любезна? долго задержуешь заимну радость нашу, и непокойно лѣг к студнику, где многораз в обятіях любезной спочивал, ждал уныло, и еще так долгое время не было ему.

Радан в обятіях Богдана вышол привитати святую природу, и возбужден чувствами веселился первым лучам денницы, которыи он в градѣ не видѣл перед тѣм. О прекрасна природа воскликнул, як ты прекрасна в твоей невинной святины, поздравляю вас зеленыи холмы и долины, вас шумящіи поточки, и вас невинно щебетающіи птичатка, вашое пѣніе перевышает звуки всякаго музикалнаго рода; — о я чувствую тайное вліяніе природы, она разпростирает окресть мене воздух невинности, и роскошнаго пріятства, безвѣстный огень возгаряется в сердцѣ моем, он разпространяется по всему моєму составу. Сладостное состояніе! все мене плѣняет, все мнѣ приносит удоволствіе, все приводит в удивленіе, все представляет мыслям моим свободу, и блаженство; оковы обременявшіи мене исчезли, сердце упоенно сладостію; из очей ліются чувствительныи слезы радости! — Всѣ существа наслаждаются здѣсь спокойствіем, и щастіем! невинныи селяне! вы вкушаете спокойно пріятности свободы, нощь приосѣняет вас благотворними тѣнями своими для сохраненія от человѣческой жестокости; а в градах? — о скоро увидит человѣк день, и в мѣстѣ с оним узрит мучителя своего; — о тут люде живут, а в градах безчувствителніи звѣріе! благотворний сон царствует в хижинѣ токмо земледѣльця и пасту­ха, ни пронзительный глас злодѣйства, ни ужасныя чудовища ненависти, вѣроломства, или мщенія, ни суетныи происки жадности, и самолюбія, окламства и скупости никогда тут не прерывают онаго, с ним неотмѣнно обитают невинность, и спокойствіе. Когда тут сладкая тишина покоится, тогда в пышных градах злодѣйство владычествующее изощряет стрѣлы свои, приготовляет пагубный яд, и назначает себѣ жертвы, словом в градах тѣсный есть человѣку свѣт; человѣк человѣку змій, враг и волк; а тут распростертая каждому земля, тут друзя, тут братія; — о я презираю вас пустый грады, я тут успокоюся; брате, я с тобой жити и умерати желаю, бо душа твоя пріемлет чувствованія смѣшанныя без живости, и без нѣжности! — Так говорил Радан, радость и веселіе обяснили чест- ныи его взоры, обнял благочестиваго Богдана, и малым шагом ишли оба в общій уже домичок. —

Но что чинит бѣдный Милен? — Он вшел в рощицу, Любицу не нашол там; разсмотрѣв, и о страх, имена их стерты из кожи бука, где их Милен врѣзал; о Господи! скричал, не даякое ли нещастіе случилося тут? о лишь бы Любицѣ не сталося дашто! но чому ей нѣт здѣ? Милен разсуждал, не мог похопити ужасный случай; между тѣм слышал шум в корчѣ, радостно скочив, о тут есть она; — но мѣсто любезной предстал ему смѣющійся Лукан, вопрошал его: что ты искаешь тут Милен? Любицу ждаешь? О бра­те! я сожалѣю ти, всуе ждаешь ю, — она уже не твоя, она тебе болше не любит, сама склонилася мнѣ, сама подала мнѣ ручку, понравило ей ся моє стадо, она богата желает быти; она вчера тут была, власного рукою стерла из бука имена, отреклася тебе говоря: так да исчезнет первый мой неразсудный огень, так да сотрется наша дурная любовь, як стерается кожа сія из очареннаго бучка; ненавижу мой первый состав, теперь стераю его память из моего сердца; — тогда впала в мой обятія, рекла: я твоя с тѣлом и ду­шею, не желаю болше видѣти иностраннаго Милена; я сожалѣю ти брате, но что дѣлати? она свободна собою, она уже моя. — Милен як громом пораженый впал на землю, умлѣвал, без- чувствен сражался собою, и умерающему подобный воздвиг очи: О ты вѣроломнице! где твой сладкіи слова, где обѣщанія, где присяга? — Я божуся небом, я тебе люблю хотяй и невѣрну, бо­жуся, клянуся небом и землею, что никогда болше не посмотрю ни на едну дѣвицу, лишь тебе тоскуя, тебе любити буду, хоть взор твой болше не узрю. Сія не говорив но плакав, вергся на землю, и тяжкій вздох выразив, безмолвен смотрил на так прелестное мѣсто.

Лукан свидѣтель был его тяжести, поднял его с словами: брате, сожалѣю ти искренно, — но прошу не уболшай твой жаль сѣми мѣстами, иди с миром, я тя перевезу на другую сторону, — там найдешь щастіе твоє, там найдешь вѣрнѣйшую дѣвицу; забудь, прокляни мѣсто сіє, и никогда не вернися на вѣроломства мѣсто, где токмо печалишь сердце твоє. — Так поял его за руку, посадил в лодочку, и перевез на другую сторону рѣки, и посмѣялся, оставив его безчувственна. —

Милен заморочен, як из тяжкаго сна пробудившійся, не понял, что ему случилося; — сердце му било страшно, и вздохи силою двигалися с трясущихся грудей; но по малом времени престали слезы, упокоилися перси, простерся на земли; ах невѣрна! сказал, сломила вѣру, о як краткое было моє щастіе! як печальна была недавно еще, коль мати ю Лукану обѣщала. — О волѣл я умерти прежде, нежели ю первый раз видѣл под широкою липою, коли первый раз упала она в мой обятія; о нещастный день, коль я ю видѣл, и еще нещастлившій, который мене до ей рощицѣ привел; о невѣрна! ты вѣрнѣйшее сердце с стадом перемѣнити годна; — но упокоюся, — что даремно плакати буду невѣрную; я потуплю тя, я презрю твоє имѣніе, презрю тебе, и лукаваго твоего Лукана; — буди, о буди щастлива, забуди мене, естли можешь; моя радость будет, естли твой грѣх непремѣнно в слѣдах твоих будет. — Так полный жалостію приблудился, и болше слова о невѣрной не выразил. —

Не увеселило болше печальнаго Милена веселое другов пѣніе, он с нову по прежних блудил унылых берегах, самотный в темном омраченіи скитался, и хотяй потупил недостойную любве окламницу, еднакоже невѣрной вѣроломницы прелестный образ выразити не мог из тяжких мыслей своих; часто вышол на высокіи береги, и оттуду непрестанно смотрил на нещастную сторону, где его покой погребенный есть; но всегда еще болше опечален, бо всегда лишь Луканово стадо видѣл по зеленых широких лугах; ах нещастное стадо! говорил, ты отъяло, ты ухитило мою жизнь, ты вина моей несноснои печали! Так скитался три дни, не вкусил хлѣба, ни воды пил, и уже отчаянному подобный сам не видѣл, что дѣлает. —

Четвертаго дня раненько напрасно вырвался. — Пойду скричал, пойду в зеленую ей рощицу, отдам долг природі, и на том мѣстѣ отдам дух, где первую жизнь чувствовал, где во обятіях еи жизнь мнѣ солодка была; там умру, там отдам любовь в жертву невѣрности.

Ишол, и уже при студничку стоял, под буком тѣнистым, где первую завязал любовь. — Тут, о тут выплачу мою душу, — тут можно погребет тѣло моє нѣкто, тут буде ся блукати постоянный мой дух. — О любезна фуяро послѣдній раз оголосися, где весело играющу слышала она тебе, тут послѣдній задуй жаль; — прієм фуяру, и запѣл жалостным голосом:

Тяжкій жаль на сердцѣ моем

Творит мнѣ отход твой;

Віроломна! непокоєм

Пражу дух, и взор мой;

 

Стону, сохну, засѣдаю,

И уже не обрѣтаю

Твой взор гладкій,

Твой вид сладкій,

И образ прекрасный.

* *

*

Оставилась мя жаждуща

Любве твоей! — о жаль!

Потупилась рыдающа;

О несносна печаль!

О невѣрна! — сердце моє

Болесное, и страстное

Повражила,

Низчезила,

Ты на вѣк поранила.

* *

*

О помни еще на мене.

Любезная моя,

Повернися, глянь на мене,

Еще я люблю тя;

 

Возврати ми хоть сон краткій,

Возврати мнѣ покой сладкій,

Ты Ангел мой,

Хранитель мой,

Помни мой непокой!

 

Тебе Лукан, — о лукавый

Богатством обманил,

Тебе блеск суєт безславный

Напрасно очарил:

 

И ты клятву преступила,

Вѣрно сердце потупила,

Вѣроломна,

О безбожна,

Мою грудь погубила.

 

Не кляну тя, — будь щастлива

В обятіях Лукана,

Только молю — памятлива

Буди и на Милена;

 

Я покойно на мѣстѣ том,

Где ты присягала небом,

Отдам мой дух,

И он округ

Твоей долѣ избудет! —

 

Милен так жалостно спѣвал, повторил гласом фуяры своея каждый стих; и се растворился розовый корчь; он подвиг оченька, и се, о небо! Любица пред ним, с блядым образом, печальным видом, и слезными оченьками! — Что ты тут дѣлаешь жестокій звѣрю? рекла ему, естьлиб была я знала твоє присутствіе, не безпокоила бы твою прогулку; — обернувшеся отити хотѣла. — И ты тяготишь жестокая, что еще раз подолжаешь видѣти нещастнаго, отвѣщал Милен, и хватил ю за руку; Любица отвратила лице, чтоб слезы утаила; рука же ей горѣла, и тряслася як осика. Что? ты плачешь? ты невѣрна! Любица омочена слезами, трясущими глазами посмотривше, видит, что и он плаче: ах невѣрный и ты пла­чешь? рекла; о плачи, плачи вѣроломный, зри фалшивый обман­щику тое сердце пораненое, которое про тебе нещастливое будет во вѣки; да будет слава твоя, что ты невинну и легковѣрующую дѣвицу прелестити, и обманити мог; — о ты мене на вѣки оскорбил, я тобою на вѣки нещастна; тогда ручками покрыла от слезных токов мокрое личко, и в великости скорби впала во обятія дивящагося Милена. Он трепетом притулил ю к собѣ: о любезна вѣроломничко, ты уже плачешь! о ачей слезы жалости, ачей скорбишь о грѣсѣ невѣрности; пожалуй любезна, навернися к  моєму страстному сердцу, помилуй тебѣ всегда вѣрнѣйшаго, для тебе самои живущаго смертнаго. — Любица вперше очи на держащаго ю Милена: что? ты обвиняешь мене вѣроломством? а ты сам невѣрный! Кто? я невѣрный? обозвал Милен, я невѣрный? о скари мене Боже, естьли я перемѣнил хоть крошеньку огня любве; дѣвушко, я терплю муку неисповѣдиму, я лишуся жизни, я разсыплюся от печали, естьли ты не отстанешь от твоего намѣренія; — дѣвушко! я малое стадо маю, но великое сердце, моя любовь перевышает стораз Луканово стадо; — дѣвушко! ты с Луканом не будешь, о не будешь щастлива! — навернися вспят, бо ты для мене, а я для тебе рожден; остави лукаваго Лукана, с мною щастливѣйша будеш! Чудесный человѣче, что говорить? я Луканова? нѣт, нѣт, богме нѣт; я Лукана не терплю, я постарѣю сѣдою партою, я умру, а я Луканова не буду; он злочестивый; он мене обманивал, он сказал, что ты мнѣ невѣрный, что тебѣ другой стороны дѣвушка понравилася, что ты стер имя моє, и проклял его, что ты мене презираешь, и будешь во вѣки презирати. Тобѣ Лукан то сказал? напал Милен, о лукавый враг, о змій прародителей обманившій; он мнѣ побожился, что ты мене презираешь, что ты склонилася великому его стаду, имя моє стерла и проклинала; — Любице, любезна Любице! мы обманутій, Любице прощай, я погрѣшил легкомысленно увѣрив фалшивому Лукану; — тогда впав в обятія любезной, держал ю с трепетом в притуль, бояся, чтоб она с нову не уйшла волшебною силою; такожде и Любица восхищенна радостію перепрошевала любезнаго, стыдящеся, что о постояніи его сомнѣватися смѣла.

Теперь просилася Любица, для якія вины Милен обѣтцанным утром не пришол? — Милен расповѣл ей ужасный случай, приключившійся ему при возвращеніи; Любица слышавше сіє лишь что не замлѣла, мягкое серденько ей трепетало, и вылудило из очей тучу слез; посем впала на колѣна, вперше на небо очи, благода-

рила Господу, что Милена ей в нуждѣ содержал, щиро моляся о друголюбных рыбарех, спасших дражайшаго своего Милена. Посем извѣстила Любица, яко она увѣдомила мамушку свою о посѣщеніи стараго отца его Богдана, сказала далѣй: о любезный друг! горкорадостны слезы ліяла мамушка моя познавшая, что ты Богданов сын еси; о любезный Богдан, он отца твоего пріятнѣйшій друг, он благочестивый человѣк, чаю что и сын его наслѣдником будет нравов его; — о дѣвушко, его мати моя любезна товаришка и ровесница была, но жаль! уже давно гніет в чорной землѣ, але память ей благая от рода в род! дѣвушко! ты щастлива, и я щастлива в благонравном зятѣ: — приведи его спѣшно ко мнѣ, да возрадуется душа моя, и да благословлю вас благословеніем горящим. О Любице! я благополучний в числѣ смертных, я недостойный толико блаженства, и радостно стиснул в притул любезную дѣвушку. Но Милен! возвала просителным голоском Любица, пожа­луй, приди сей час к моей любезной мамушкѣ, приди, да увидит тя, и ты услышишь благословящую нас заимну Мамочку. — Иду, иду миленька, и сердечною скрухою поцѣлую лучшей мамушкѣ руку; и с тѣм подвигшеся ишли весело к обыстю благонравныя В л а с т ы, где зо в сѣнях голубочки кормившую найшли. Мамушко дорогая, вопѣла Любица, мамушко, адде мой любезный Милен, достогодный сын Богдана, любезнаго друга и побратима отца моего! — Власта честным движеніем, и любезным гласом витала прекраснаго юношу, и запросила до малой, но так порядной хижицы, что в ней сама Крайничка жити могла бы, показующе ему мягкій столец, просила его сѣсти; молодець же поцѣловав руку мамушкину, и поздоровлял ю о имени отца своего Богда­на; на тое отповѣла добронравная Власта: здравствуй лучшаго друга сыне, здравствуй в низкой хижицѣ моей; о як я радуюся, что ты найшол єдиную мою дѣвушку, вас Господь в друг опредѣлил, и он вас благословит благодарным согласієм; они тогда разговорялися, Любица же выбѣгла, и скоро скоренько принесла овощи дозрѣлы, сыр, масло и мед положивше на претканым крас­ками обрусом закрытый стол; она трепетала от радости, и играючи кормила миленькаго, як кормит невинная горличка молодаго птенца своего; — смѣючися радостно смотрила сваволю дочери своей Власта, и обѣщала им, что на третій день свѣнчает их в монастирѣ, где их Господь сочетал заимно; — тогда еще болша радость была, скочили обоє, обяли старую мамушку, цѣловали руки ей, и просили благодаряще ей благословеніе. Власта поднявша на небо очи рекла: Дѣточки мой, вы радость и подпора старости моей, о як весело будет мнѣ, чрез нѣсколько дней или и годов, которыи Господь опредѣлил животу моєму, видѣти вашое щастіе; бо прекрасно то

видѣти, коль добродѣтельныи споятся; они день днем достойнѣйшіи суть себѣ, и любовь их согласная никогда не погаснет. — Я памятаю на благополучіе оно, и память его горкіи слезы вылудит из моих очей; о в обятіях люблящихся и щастливых супругов, и самая печаль, самая горесть солодка бывает. Так есть діточ­ки, вас небо споило, вы в благой годинѣ позналися; о Господи, и я щастлива была, но щастіе моє не было долговременное; а прото и теперь благодарю Господа, бо память любезнаго супруга всегда мнѣ чести достойна есть. — Слыши сыне мой, естьли ти твой отец не сказал, слыши случай отца твоего и моего супруга, нераздѣлных побратимов честогодный случай: — Отец твой добронравный Богдан, с моим супругом Драгоміром искореняли ниву, пасѣку приготовляюще; и случилося им выкопати знатное сокровище; — о радость велика, котел грошей сребряных и золотых, еще от времен гоненія хрістіанства; мы теперь щастливіи, сказал Драгомір, мы много богатства набыли, слава Господу. — Я не восхищаюся тѣм любезный брате, отвѣщал Богдан; я презираю сокровища не трудом набытыя; я не доткнуся им, и естлиб я сам их набыл бы, истину скажу, еще глубочайше закопал бы их; мнѣ пріятное убогство моє, бо мене не обременит жар солнца, и кудрява зима не заморозит твердыи члены, моє сокровище суть руки мой; бо что бы я дѣлал при толиком сокровищу? лѣниво лежал бы, презрѣв роботы, когда бѣдный мой сусѣда мозолил бы ся тяжко землю дѣлаючи, и куском чорного хлѣба доволен; нѣт брате, я не желаю его, бо имѣніе помягчает тѣло, и честныя нравы бѣдствіем обременит. Мудро говоришь побратиме, отвѣщал мой Драгомір; и я не жаден сокровища; но да не лежит всуе, его Господь дал, отдадим божое Богу; — тогда порадилися, и они основали сей Монастырь, в котором вас Господь сочетал.

Милен доволно возрадовался о добродѣтели отца своего, про­щался с обѣщаніем, что на третій день совершенно вся приготовит на брак; отишол, Любица выпровадила его к берегам, и молила чтоб опасно управлял веслом, чтоб ему не случилося нещастіе; уже на другой сторонѣ сущему рученькою кивала, и гнусными стопами разлучилися, ждающіи зореньку третяго дне.

Уже Милен далеко отишол от берегов, обозрѣв вспят уже не видѣл любезную, и близь дому своего увидѣл бѣднаго чужаго человѣка, сусѣдови свою печаль жалующаго. О брате, говорил убо­гій, не был бы я теперь скорбящіій, естлиб нещастньш случай мене не избавил имѣнія моего; — о моє поле и дом мой там на бережку стоял, стромы мой ломалися под тяжестію овощей, но грозная туча и из ней набывшій повод утопил мою хижину, поле и сад мой измыв, и где гобзящая была доселѣ нива, там теперь уже намул, камѣньча, скалы и колоды; еден грозный вал хижину увалил, другій стадо утопил, я сам на высоком буку спасся с дѣтиною, котора еще не понимает нещастное своє сиротство, и не была бы так тяжкая моя скорбь, кедь бы сіє отроча со мною участное не было того нещастія, естлиб оно не терпѣло убытка сего горкаго. — Милен густый вздох пустив, и оскорбился на сей случай, помнув что повод сей и его нещастным учинити мог, бо прибывшая рѣка сего повода дѣло было, где он сражался с смертоносными волнами — благословен говорил помагаяй бѣдному, о Господи естлиб я мог помощи подати ему! Господь видит доброе дѣло, и вознаграждает. о кедь бы я богатый был, як упрѣмно пожаловал бы его …

Так тоскуя вошол в дом отца своего, и радостно сказал о посѣщеніи Власты, приложивше, что минувшим трем днем прекрасная Любица в его обятіях будет як молода невѣста, домиком управляти.

Минувшей нощи, еще пред выходом солнца Радан по свѣжой росѣ перехожовался, не за долго вышол и старый Богдан с Миленом, поздравляюще старика добрым утром. На жадость Радана подишли на маленькій холмик, откуду вся долина прекрасным видом показовалася; — тогда старый Радан обняв друга своего Богдана и сына его Милена, сказал: Побратимы, сіє поле, сей сад. и сій будинки вашій суть, я вчера купил сія от хозяина и власти­теля; — сія для вас будут, а я с вами пожити хощу малый и крат­ній мой вѣк, а егда умру, ты Милен погреби тѣло моє под сею липою, и положи мнѣ над головою простостройный крест; пріймите браття сіє от своего друга. — Богдан удивился: о брате сказал что ты дѣлаешь? я тронен пріятельством твоим, я владѣю моим полем, оно довлѣет сыну моєму, естли он благочестивый будет; а естли он развращатель будет, тогда и все царское имѣніе ему малое будет; брате, я не потребую сіє. Но Радан просити его не перестал, док он не склонил на прошеніе; тогда возопѣл старик: Сыне мой! коль и я умру, погреби и мене под другою липою, и назви двѣ липы: Раданом и Богданом, чтоб память двох другов вѣчная была.

Милен с ужасом слышал сій слова отца своего, и просил их на холмичок, от туду показовая им рощицу Любицину, и дом Власты тещи своея; — упорно высмотривал Любицу, но всуе: посему по­ходили все новое поле, и о прекрасний вид! всягды так обременены стромы плодом, что конары подпирати потребно было; прекрасный сад поточок дѣлил, а под еднои скалы чурчала зимна вода як лед, чиста як кристал; — поле широкопространное обгороженное плотом новым. О воскликнул от радости троненый Милен, о як возрадуется моя Любичка, коль увидит своє прекрасное имѣніе! Между тѣм повернулися к Богдановому обыстю, которое в долинѣ было, и при вратах увидѣли человѣка с отрочатком мислостиню просящаго, котораго Милен вчера стрѣтил. — Богдан услышав его нещастный случай: брате сказал ему ты нащастен, ты не самохотно, не про лѣнивость, не про небреженіе, не про ненравный живот убогим стался; Господь посѣтил тебе, ачей прото бы я добродѣтель показал. Господь заповѣдает, чтоб милостиню творити, се поле сіє, и хижица со всѣм твоя будет, я тебе нею подарю, жій, усилуйся с нову, и дѣлай с Богом новое твоє поле, избери и плоды стро мовыи, да тя милостивый Бог благословит; я маю новое обыстя, там перенесуся. — Иностранец остолпѣл на сіє, он не вѣровал, слышал ли сія слова, или снилося ему; на конец же впал на ко­ліна, и так благодарил неисповѣдимую благодать Богданову, Радан же и Милен возрадовалися о добродѣтели Богдана, и потвердили своим соизволеніем.

Возвратившимся им, Милен перебѣг к своей Любицѣ, но ю в рощѣ не снайшол; ждаючи ю, в тѣни уже выше помянутаго бука свернулся, и твердо заснул; но напрасно жменя цвѣтов падшая на лице сбудила ’го, он увидѣв Любицу, сей час скочити хотѣл, но не мог; а што сталося, ни руку ни ногу подвигнути годен; Любица же на сіє солодко засмѣялася, бо она его спящаго ширинками и пантликами повязала так искусно, что двигнутися не мог был; — но ждай Любице, наверну я ти жарт, и так сцѣлую тя, ажь буде личко твоє ружицѣ подобное; нѣт не развяжу тя, поки не обѣщаешь, что за един цѣлый час не поцѣлуешь мя; но не поцѣлую, отвѣщал плѣнник любезный, и разрѣшен был. — Милен обѣщаніе своє законно подержал, и хотяй як зарывала его свавольная дѣвушка, он ю не цѣловал, на конец же прорекла она: Милен, уже єден час минул. — О де бы? еще ни четверть часа, отвѣщал постоянным голосом он; разговорял ей о случившемся щастіи, что Радан ему пространое и богатое поле с селом купил, что отец его бѣдному поводом нещастному все своє село даровал; о Любочко моя, як ты будеш ся радовати здатной и порядно устроенной хижицѣ, як ты будешь порядати в оной; смотри там, а там на холмику стоит твой дом, между липами, сад изобилный зеленѣется, а чрез него шумящій бѣжит поточок; — любезна се твоє все! Любица возрадовалася не так новому прибытію, но великой будущаго тестя своего добродѣтели и Радана пріязности; бо теперь вижу, говорила, что я щастлива, что Бог буде мя благословити, бо благочестивых Гос­подь благословит.

Долго еще забавлялися любовники, бывшу же вечеру, рек Милен: любезна завтра уже не посѣщу тя, бо приготовлятися буду к угощенію моих товарищей; о любезна, як я радуюся, всѣ моея стороны молодцы и дѣвушки обѣщалися на свадьбу мою; так же и мой, отвѣщала Любица; обоє тѣшилися, что всѣ радуются щастію их. —

Пришедшу непокойно жданому утру, зоренька трепетала свѣтлящими лучами, вся атмосфера обяснилася так, як никогда перед тѣм, цвѣты благовонѣйшіи сѣяли пах, як даколи, трава зелена росою напоенна весело двигалася к лучам, як бы все естество радовалося щастія Миленова торжеству; еще пред денничным выходом собралися сей стороны молодцы с прекрасно убратыми, партами и косицами украшенными дѣвушками, между веселым фуяр и писчалок звуком, с веселым пѣніем ожидали торжествующаго юношу. — Милен поблагодарив их склонность, и рядом спѣшно бѣжали к берегам, где их косицами убранных лодочок и плытей множество ожидало; — наремно переплывше рѣку, не задолго уже под стѣною Любицевыя хижицы стояли, где тамтои стороны молодцы с дѣвушками любезно привитали их; прекрасно и громко разліялся по долинѣ голос несчисленных фуяр, пѣніе небо пробивало, любезное дружество занимало всѣх; дѣвушки обоих сторон начали с польных цвѣтов и зеленаго бервинку вѣночки плести, и обычайную пѣснь тоненькими заспѣвали голосочками; видѣлося, что множество соловьев щебечет по зеленой дубравѣ. — Пѣснь вѣночкова была слѣдующая:

Горѣ соненько горѣ,

Війся вѣночку вскорѣ;

Вѣночку бервинковый

Буди скоро готовый,

На Любичу голову,

Другій на Миленову. —

Будь Миленьку веселый,

Як бервинок зеленый,

А Любочка буде ти

Як ружичка цвѣнути.

 

Уготовленным же вѣночкам, возложили дружочки еден, с жолтосиними пантликами переплетеный на головку Любицы, а другій на Миленову; потомуже всѣ дѣвушки косичками, и вѣнками чрез рамена крестообразными прицифровалися, и так зачали хлопцы с дѣвчатками разом спѣвати:

 

Ужь соненько выходит,

Уже Милен приходит

По свою молодицу,

Чорнобрыву Любицу;

Будь мамочко здорова,

Ужь Любичка не твоя,

Ховалась ю, но кому?

Милену молодому.

 

И тогда взявше хлопцы Милена, дѣвушки же Любицу межь себе, попровадили их в святый Монастырь, где честный сивобородатый законник их законно сочетал и благословив, присутствующим горливо молящимся, и просившим благодать от Господа на любезных молодых. —

Великое то было торжество, бо благочестивый Радан на праздник той купил 10 овечок, и двѣ бочки солодкои медовки, и так свадьба за три дни держала, где сродники и братія увеселялися, хлопцы же всѣ с Миленом, а дѣвушки с Любицею побратимство силно потвердили.

- Александер Духнович

Добродѣтель превышает богатство

ДОБРОДѢТЕЛЬ
превышает
БОГАТСТВО И ГРА

въ трехъ дѣйствіяхъ

сочинена

Александромъ Духновичемъ

О С О Б Ы:

МНОГОМАВ ФЕДОР, богатый мужик.

ОЛЕНА, єго жена.

ФЕДОРЦЬО, сих любезный сынок.

ЛЕСТОБРАТ, сусѣда и побратим.

ПАРАСКА, єго жена.

АНДРІЙ, \сих дѣти

МАРЬКА,  \ сих дѣти

ЧЕСТНОЖИВ, другій сусѣда, колесарь.

И В А Н К О, \ єго дѣти

НАСТЯ, \єгодѣти

МУДРОГЛАВ, Учитель и Дяк.

Ч М У ЛЬ, жид корчмарь.

БОГУМИЛА, вдовиця.

А Н Т О Н І Й, \ єи дѣти

Т А Т Б К А, / єи дѣти

НЕЗОХАБ ЮРКО, Ворожиля.

ХРАБРОСТОЙ, Офіцир воєнный.

Б О Г О Б О Й, жебрак.

СУДІЙ с присяжными.

Болше Вояци, мужики и дѣти.

 Корчма у Чмуля.

Явленіє І.

Многомав, Лестобрат и Юрко сидят за столом. Чмуль шапочку в руцѣ держит и стоит.

Ч м у л ь. Што розкажете май люби Панове, ци паленьку, ци вино; ци пиво, вшытко маю, завчером ємь принѣс ганискову из Дуклѣ, вино из самого Токаю, а пиво из Шебеша, такоє як золото; раскажете и закусити?

Многомав. Вшытко дай жиде, годен я заплатити и вшытку твою худобу.

Чмуль. (Йде до комори смѣючися). Мою худобу; — ай вай, и цѣлое село бы вы выплатили. О вы пан кто бы ся є вами мѣряв? — (йде, и дораз прибѣгне с скланками и наливає). Видите як золото, то правдива оковита, то я лем для вас держу Пане Федоре, ани за дукат бым другому не дав. Дай Боже вам на здоровля.

Многомав. Пій сусѣдко, няй люде гварят здорови, што имся любит, мы пили и будеме, лем дай Боже здоровля; — пійме, покля жієме, годен Федор заплатити.

Лестобрат (облизуеся). Ой годен тай годен. Другого Федора уже на свѣтѣ нѣт больше, Многомава знают по цѣлом Мараморошѣ, по Ерделю и по Оломуцю*); хоть де обернеся человѣк, всядыся за Федора просят, Федорова слава цѣлого свѣта, Федорови и Панове чести дают, а село за єго розумом йде. — Лем дай вам Боже здоровля, гроши вам не минут, хоть бысте их с лошковь ѣли, та их не скельтуєте.

Чмуль. То иста правда. — Але Юрко штось смутный, не піє, — што ся журите?

Лестобрат. А што ти за бѣда, ты веселым бывав, а теперь сидиш, ги сова.

Н е з о х а б. Што бы ми было, мало роздумую як бы дашто заробити; — — — ай уже добрѣ. (Мургне на Чмуля).

М ногома в. (Уже мало напитий спѣвае). Ла, ла, ла; Братя минѣ уже ту уныло, идѣм до Мошка, а чей тамся розвеселиме, подь Васілю, а ты Чмулю запиш.

Ч м у л ь. Добрѣ лане Федоре, еще не много маєте, хотьте здо­рови с Богом, а прошу прійдите к вечеру. (Федор и Васіль отходят. Чмуль Юркови до уха шепче).

Незохаб (тихо). Добрѣ, добрѣ Чмулю, лем ты ждай в повночи на загородѣ, приведу я ти и десять кедь хочеш; — але єщесь не заплатив за яловку; Ци чув єсь, як Богумила ходит нарѣкаючи? Ой можеш ты небого уже глядати, што раз до Чмульовых рук впаде, то болше не згине.

Чмуль. Но лем мудро Юрку, идите, не забавляйтеся, бо ночь коротка, абы ’сте в повночи уж ту были, рѣзник дораз прійде. (Незохаб одходит).

Чмуль. (Сам пише с кретов по столѣ и рахує). Ферциг, ахт унд ферциг, — гиндерт[1]) — Яловку ризник отпровадив, конѣ уже за Беськѣдом, дораз ту Гершко по други, — но тоты уже готови; Федор напієся, а конѣ фирт за Безькид. (Отходит).

 

ПЕРЕМѢНА.

(Д о м Федоров).

Явленіе II.

Федор, Олена, Федорцьо.

Федор (йде напитый). Так не дам; — хоть ’го дораз чорт возьме, — Жено свѣти, посмотрю мою маетность. (Олена, запалит каганец, Федор отворит льаду, выберае мѣшки єден за другим, и пугилярь великій). Ту суть тысящ, ту два тысящи золотых, сами тялляри, ту пять сто, а ту тысящ пять сто, сами дватцятники, а на контрактах три тысящь. — Ой ци я не Федор, ци, я не богат?[2]) а хто ми роскаже ге? я небоюся никого, видиш Сыне, то вшытко твоє, не треба тобѣ школы, твоя мудрость адде, (указує на мѣшки). Маєш ты дукаты, таллари, рубли, двацятники, што ти душа забагне, лем дай ти Боже здоровля, а вы рости скоро, я тебе оженю, панѣчку возьмеш, а я ти куплю село, будеш ты паном прото, а жебрачина все остане жебрачинов, хоть и сто раз Ярмолой переучит.

Олена. Так любый Федореньку так; о як ємся россердила, што и теперь трясуся; — Недавно ту быв учитель, Панотец го посылав, и так брехав, чом Федорцьо до школы не йде? — Ой так, абы ’го там били; — ой на моєй дѣтинѣ не будася такій свѣтовый збытковати; — и вчера ’го били, ци так сыноньку? (цѣлуе Федорця).

Федорцьо (плаче). Ой Мамко кедь 6ы вы знали, як мене болит, што и вчера учитель почубрив мня, а колѣна аж ми попухли от клячаня. — О Мамко я уже не пойду до школы, має Нянько дукаты, чому бы я ся учив, ци так мамко?

Олена. О Боже мои! Укаж лем сыне, колѣнка; — (смотрит), О нуженьки мои, аж попухли (цѣлує Федорцьови ноги). Федоре фе — позирай лем, позирай, як твою дѣтину скалѣчили, ци видин ты! О Господи, небожаточко як плаче; — Ой я про дурну школу не дам убити свою дѣтину, о! на моєм Федорьцѣ небудеся овѣтовый учитель эбытковати; — Федорьцю ты ми болше до школы не пойдешь.

Многомаїв. Так є, не пойде; — а кедь тот смѣтник і учитель лѳм дашто ти ловѣст, то я єму укажу дорогу, — пустьжя, ани че- ловѣк не знає витки пришов, оборванец еден, а теперь на наших дѣточках будеся мстити . . . Федррьцю, ты до школы непойдеш, бо тобѣ школы нетреба; я неходив до школы, и прото я Пан, моя школа, адде, (указує на мѣшки).

Олена. О любый мой Федореньку, аж теперь я тебе люблю, подь поцѣлую тя (цѣлуе го). Но Фєдорцью, уже все будеме в єдно, научу я тя молити, и Отче наш и Богородице, а вѣрую хоть и небудеш знати, та нич, и Няньо ти не знає, а щрото он Пан прото и ты будеш дукаты личити, а няй пукне с ѣду тот голодный Профессор.

Федорцьо. Я лем с вами буду Мамко де вы и я там пойду, уже ми слободно буде ;и до корчмы с вами ити в неділю; няй там учитель чинит што хоче, бо знаєте Мамко, же и генто клячал ємь, жем с вами в корчмѣ був, коли так краско гули; — тямите Мамко?

 

Явленіє III.

Предешніи, Богумила и Татька, с завязаным оком.

Богу мила (плачучи). Слава Ісусу Христу — дай Боже вам добрый день пане Многомаве.

Олена. Дай Боже и тобѣ, а што ты хочеш пустыньо?

Богумила. Перебачте панѣ сусѣдко, але я ложаловатися пришла; видите ваш Федорцьо моєй Татьцѣ камѣньом око выбив.

Олена. Добрѣ учинив, няй она пустьня к Федорьцови не ровнится. — Смотри лем жебрачина якась, няй она ся с циганы грає, а не с богатым Федоравым сыном, — вон ми с обыстя, жебрачино.

Богумила. Ой Боже мой Боже, та уже богатому Федорьцови овободно над худобнов сиротов збытковатися? — о помилуйте, пожалуйте, теперь йду до мѣста хоть на лѣки дайте ми дашто, бо може ми дѣтина ослѣпнути.

Олена. Та няй ти ослѣпне, и так лем жебрачка из неи буде, така як ты, а мой Федорцьо єй нич неучинив, ци так Федорьцю?

Федорцьо. Правда же нич, я ю и невидѣв, она собака лем бреше.

Татька. Та хто другій як ты? я йшла на воду, и ледва воды начерпала, як ты все до воды камѣня метав, молилам тися, абы’сь ми хоть начерятм дав, але ты не слухав, и так зачав до мене шпу­рити, же и єдным камѣньом око єсь ми выбив.

Ф е д о р ц ь о. Брешеш собако, бо я тя и не видѣв, — ци так мамко?

Олена. Так Сыне так. О знаю я твой гадки, — жебрачино не маєш што жерти, та таким способом хочешь вылудити от мене, ой з того ничь не буде. — А чому ты небогата ге? бо ти ся робити не хоче, лем бысь на легко жила; — знаю я тебе собако.

Богумила. Няй вам Господь заплатит и няй вам богатство нигда не оскудѣе.

Федор (пробудится от дриммѣ). Што то ту за крик в моєм обыстѣ, а не йдеш паскудо!

Богумила. Йду уже йду, няй вас Бог так помилує, як вы мене пожаловали. (Отходит с дѣвчатком, и Олена с Федорцьом другими дверми отходит).

Явленіє IV.

Богобой и Федор.

Б о г о б о й. Слава Ісусу Хрісту, пожалуйте убогого калѣку, двадцять лѣт вояком быв, теперь на мадярской войнѣ, под Доброчином ногу утратив, уже негоден служити, ни собѣ заробити фалаток хлѣба, пожалуйте во имя Божоє.

Федор. А што ми до твоєй ноги, ’десь стратил, я ти не справ­лю другу, иди до сусѣды, он колесарь, та ти справит таку, што нигда не буде болѣти.

Богобой. Не прошу я от вас ноги, я радуюся, же про моєго Царя, и про мой народ загубил ю, здячно и голову бым положив; — но прошу от вас кусок хлѣба, пожалуйте.

Федор. Про кого єсь утратил ногу, от того жалованія проси, ты за мене не воевал.

Богобой. О глупоє невѣжество невѣжеств, та за кого я воевал? ци не за вас, и вашу худобу? — акажите вы завзятый человѣче, естли Царю послуживше, не служимели и всѣм сожителям? о вы, як я вяжу не много понимаєте, бо слухайте, єстьли хто вам служит не служит ли он и цілому домови вашому? ваш слуга, не єсть ли и дѣтей ваших слуга; — хто вас от нещастя, от злодѣя, от бѣд защищаєт, не защищаєт ли он и сына вашого, супругу вашу, и все имѣніе ваше? — так каждый Царю послуживши, не служит ли и всѣм подданым его? — Бо што естъ Царь? вы непонимаете, но я скажу вам: Царь естъ Отец краины своєи, єсть Отец своих подданых, а мы вси дѣти его есьме, и вы сын Царев, хоть єсьте того и недостойни, — айбо нич то, то случится, же и найдостойнѣщій человѣк злостливого сына получае. О вы недостойный Отечества и Народа нашого славного член! Незнаете ли вы то, же кедь ласкавый, и милостивый наш Царь войну утратит, кедь враг побѣдит его, тогда весь наш славяньскій народ сгине, розидутся всѣ Русины, так як погибают пчолы, погибшей матери; прекрасна бесѣда наша, и церковныи обряды счезнут: мы бы уже неназывалися Русинами, естьлибы непобѣдили бы мы врагов наших; бо враги Царя были и наши враги, а пріятеяи Царевы суть и нам пріятеліє.

Федор. А што ти до того, я не маю врага; у мене суть гроши, та я небоюся никого.

Б о г о б о й. Подякуйте Богу, же мы ту недопустили непріятеля, бо тогда не много былобы вам осталося. Но с вами говорити, только значит як с конем ся молити — вы затвердѣлого сердца глупый человѣк; видно же вы в школу неходили, нич доброго стеся не научили; я от вас непрошу жалованія, маю я милостиваго Отца, он мене жалує, и буде; и прото узнайте, же ми моя куляга вдячнѣйша, як вам вашоє богатство, што го дѣдко забере.

Я в л е н і є V.

Предешніи, Олена с Федорцьом.

Олена (вбѣгне). Федореньку, фе… ой бѣда, — коней нѣт, и сивулька пропала, — кажут же уже по полночи их небыло, Иван ’десь пойшов глядати; — то на истѣ украли; — бо то смуток уже, як ту крадут — вчера Богумилину яловку украли, — ай няй бы ей там крали с Богом, — ай мою худобу; ой, ой Федоре радь дашто радь.

Федор. А хто бы смѣв мою худобу рушати, а ци не знає, же Федорово не слободно кинути; дораз укаже Федор, што он може; цѣлоє село буде платити.

Олена. То на истѣ колесарьова робота, бо он ся так ховат.

Федор. Та ’го повязати дам, йди ми по уряд, няй ту дораз прійдут, они повинни на росказ Многомава прійти, бо кедь ся завозьму, та я укажу, што Федор годен.

Федорьцо. Няню та и моє гачатко пропало? о бодай того колесаря дѣдко морив; — прото он мене и вчора собачин, шарив, же из мене нич набуде, же я на шибени умру; — О Няню бійте ’го, повязити(е) ’го, бо я уже и на улицю негоден перед ним выйти.

Богобой. (смотрит на Федорьця) А ди то ты синоньку? так правду говорив честный колесарь, бо на истѣ з тебе ничь добро­го не буде; ци не тямиш як ти скарѣдно брехав? О ты бестыдный черваче, так безстыдныи слова и между вояки скарѣдно слухати. Сыне! ты збиткуєшся над людьми, тебе Бог неблагословит, бо ты безчестный, и злочестивий як Хам.

Федорьцо. Ой мамко ци чуєте того калѣку? — бійте ’го бійте.

Олена. А не мовчиш калѣко, ти будеш мою дѣтину псовати? О небуде он от никого хлѣба просити, має он дост, иди до чорта, бо я ти дораз с кочерьговь укажу дорогу. Бон ми из обыстя. — А ти Федоре пильнуй, бо то лем колесарьова робота, и не другого.

Богобой. Иду, иду и больше не перекрочу ваши пороги, бо тут мамона и грѣх пребывае, ту заклятоє богатство! Боже вам заплать. (Отходит).

Федор. Синоньку иди лем по Чмуля, а чей он даст поради; то честний жидище, он мудрий, да што буде радити. (Федорцьо отходит).

Олена. Ай Федоре, ци би не било добрѣ (пойти) до Щербанувки, к Юркови, ворожилеви, он каждому правду повѣсть, он знає на истѣ.

Федор. Мудро думаєш, ачей он ту буде, бо вчера емь ’го у Чмуля видѣв.

Явленіє VI.

Прежніи, Чмуль, Незохаб и Лестобрат.

Чмуль. Дай Боже вам здоровля, што розкажете пане Федоре?

Федор. Витай Чмулю, и ти Юрку, — ци слышали ви, што ся у мене стало сей ночи; мои конѣ и ялбвку украли.

Чмуль. Неможна рѣчь! а хто би посмѣливалъся пана Федора худобу рушати; — то неможе бити; лем заблудили дагде, та они придут, знаєте же шкапина псина йде; а ци йшов их дахто глядати?

Олена. Тать Иван десь пропав за ними.

Чмуль. Можно, же он сам на пашу их вывѣв; не трудьтеєя Федорку — ай вай, — пане Федоре, они сами прійдут.

Олен а. Ой чорт им прійде; Фенна гварит, же по полиски шли до стайнѣ обоє с Иваном а стайня была заперта на ретязь, а коній не было, ани яловки.

Незохаб (раздумує мормоче). То на истѣ он; — я думаю; але дораз увидиме.

Олена. О Юреньку, змилуйтеся, пожалуйте, дайте рады, поворожте лем дашто, вы на истѣ знаєте, бо вы все знаєте; порадьте, о порадьте.

Незохаб. Дайте єден навый горнец, сито и ножички; я дотля принесу зѣля. (Юрко єднав, Олена другов сторонов отходит).

Ч м у л ь. Батате Боже он знає де суть; — он знає; а чей и по­вість; уже, и Богумилѣ повѣв; знаєте же то человѣк божій, то на истѣ пророк. (Олена на єдну страну йде, несе горнец, сито, ножицы, а Юрко на другу, мормоче, головов мече, бурян несе в руках).

Незохаб. Дайте горнец; (бере и бурян скубає мече до горчка). Чистои воды из потока дайте; (бере от Олени воду, и лѣе до горця). Но понесите ид отневи, няй кипит; (Олена бере горнец, и не­се). И соли дайте до горця, кедь маєте свяченои, и свяченои воды долѣйте.

Олена. (Йдучи). Добрѣ, добрѣ.

Незохаб. А вы Федоре держите сито; — (Федор держит сито, Юрко вяже мотузками и все мормоче, привязує ножицы на сито). Но зажмурьте очи, и. ты Чмулію (зажмурят очи; Юрко обертає сито, и мормоче: мекеке, мекеке, квичит: кви, кви, кви, ерже ги конь: ги, ги, ги, бечит ги яловка: бе, бе, бе; — мечеся скаче, руками плескає; и нараз скричит): Там є Унгвар, Доброчин! та на истѣ понесли их ид Унгвару, а от там до Доброчина; — теперь их поит на рѣцѣ, два чорни конѣ, єден конь, друга кобыла, чорни: як галки, багаровы узды на них, молоденьки, по три зубы, шесть сто золотых стоят; — там суть, там суть!

Федор (отворит очи). Хвала Богу; — так є, чорни, по три зубы, узды багаріовы; — то правда, — о я вижу Юрку, же ты чорта маєшь.

Чмуль. Я вам гварит, же он вшитко знає; ой то пророк.

Федор. То Антіхріст! та уже ту суть Юрку?

Незохаб. Там их поит на рѣцѣ, теперь лем за нима ид Унг­вару.

Олена (несе горнец).

Незохаб. Ци уже скипило?

Олена. Уже.

Н е з о х а б. Но вилѣйте на помост ’де стояли, а порог намастьте часком евяченым, абы босорка неурекла; — бо ту суть босорканѣ.

Олена. Ой суть, и тога собака Богумила велика босорка; хвала Богу, же ей яловку украли, дивтеся добри люде, кедь она єдну Тарчуну має, а масло все до мѣста носит, я от четерех рогатых коров не маю только, як она от єднои. Я чудовалася, што то она раненько, уже в зорях ходит по хащи, все зберає якогось дѣтка, и дѣтшца єй волочатся по дебрѣ; — ани непустит свою Тарчуну на пашу, лем в стайнѣ ю держит, ой она то собака моим коровам молоко одберає. (Йде з горцем).

Ч м у л ь. Але не того, не того, но думай лем, хто их украв.

Н е з о х а б (крутит сито). Чудо, дивтеся люде, колесо ся ука­зує, и близ стає; — ага.

Федор. Так є, то пустинник колесарь; а хто бы другій. Но пессѣй сыне! ждай теперь, я вижу, чому он так по цѣлой ночи струже, а лопотит ги чорт, пропав бы, и спати не мож перед ним.

Чмул ь. На истѣ он, видите и Юркови колесо ся указало. О то незлюдный человѣк, колько раз я ’го кличу до себе, не хоче прити он еще в моем обыстю не быв; с честными людми несходится, лем мудрує, якбы конѣ красти; ой он то и мою худобу покрав.

Н е з о х а б. Ани не сумнівайтеся, видите и теперь ’го дома не є, а вчера вечер єще быв, шравѣ в повночи отьишов; — он пѣше не любит ходити, не дарьмо Гусарьом быв, любится на кони носити, и мясо ѣсти из ялавок.

Федо р. Ай бо на моих татопіах не будеся носити; — позерай лам Олена, ци дома, є? (Олена одходит. Федор Юркови дає гроши.) Ту маєш Юрку, ты правду казав, уже я вынайду своє, поставит их колесарь, хоть под чорнои землѣ.

Чмуль и Юрко (одходят). Но будьте здорави пане Федор:, а не жургеся, они ся найдут, лем ид Доброчину ся майте, на Беськѣд ани не думайте; — вечером вас запрашаю до себе. (Одходят).

Яв леніе VII.

Предешніи, Олена и Лестобрат.

О л е н а. На истѣ Федореньку колесарь злодѣй, там ани живого духа не є, позамыкано все на ратязи и колотки, ой он то отпровадив мои коники; (плаче) ой, ой, ой, смуток бы на тя сѣв; смуток, гôрька бы ти доля, тай гôрыка.

Лестоб р а т. Та хто бы   другій, — цѣлои ночи неспит, лем ходит як грѣшна душа, позор дає як сова, товче є топором, што честни люде спати не могут; а то прото, абы обманив людей; ито

не лем сам, но и дѣти его, як молоди ястрябики волочатся кади свѣт, я (а) по ночи збивают; та витки бы быв так збогатѣв, а чей лем му дѣдко не наносит, ани хованця не має.

Ф е дор. Так є брате Васілю, честный человѣк в ночи спочиває.

Лестобрат. А в день с честными людми розговорится, а тоту бѣду нигде не видно; — а все ’го мара лем ид Панотцови несе, чудуюся Панотцови, што с таковь бѣдовь забавлявся, а чей ’го Псалтырю учит.

Фе до р. Ба дивится, — бо он знаєся прилизовати панотцови, на службу несе; а чому панотец к мнѣ не приходит, бо я не дурень му на службу давати; а я не колесарь, а с собов не дам так росказовати; бо я знаю, што, и хто я.

О л е н а, Бо панотец и с моим Федорцьом так хотѣв бы ся забав­ляти, як е колесаровыми дѣтми, єще и той собаки Богумилы дѣти позберає, а так ся с ними провожує; ой с моим Федорцьом не буде.

Лестобрат. Пане Федоре! Васіля дома не є, той ночи десь пропав тогды, коли и конѣ; — лем вы ’го дайте повязати, прутовати, напійме на него бочку паленки; и дотля пійме, покля ся не признає; — а хоть ся признає, хоть нѣт, має худобу, што накрав, назбивав, та дайте пошацовати и заплатьте собѣ, а за коньми ани не трудьтеся.

Федор. Правду гвариш, ты мудрый Васіль, Дяк бы с тебе быв, кедь бесь читати знав.

Олена. Але и тотота безчестна. Богумила с низм розумѣеся; о думаєте же они непознаваются; — а чому колесарь не женится, а чому колесарьовы и Богумилины дѣти все в єдно волочатся? уже честного человѣка дѣти не могутся перед ними обстояти; лем по­думайте собѣ, мой Федорцьо ани сказатися не може перед ними. Ой не глупа я, знают то люде, лем панотец слѣпый, же не видит єи нравы; Но Федореньку до колоды с ними, няйся там в єдно полюблят; — ой кедь бы єще и того премудрого Соломона Префесора мож к ним придати, тогды бы я рада была.

Л е с т о б р а т. Ай не того, нѣт; — ай пане Федоре идѣм право положити, подме до судій (рихтаря) чиньме порядки.

Федор. Ай чи буде дома теперь?

Л е стобрат. Он на истѣ або у Чмуля, або у Мошка, лем там просто идѣм, вынайдеме мы ’го; и честна громада там, та ’де бы была?

Федор. Иду, иду; — но на перед замочмеся. — (Винесе корчагу піе и Васільови дає, а Васіль долго тягне с корчаги).

Федор. Ой куме Васілю, ты так піеш ги дуга но лем пій, є у Федора дость.

Лестобрат. И буде аж во вѣки вѣков аминь. (Отходят).

Олена (сама). О засвѣчу я тобѣ цѣфровянко, аж заслѣпнеш — собака една, (с) своими щенятами — будеш ты памятати Олену; укажу я тобѣ ци мой Федорцьо шибеняк; буде тобѣ горькій шибеняк, и твому любому колесарьови; — ой укажу я тобѣ! —

 

Явленіє VIII.

Олена, Мудроглав, Иванко, Настя, Антоній, Татька напослѣд Федорцьо.

Мудроглав веде за руку Настю, и Татьку, Настя с завязановь голововь, а Татька храмає.

Мудроглав. Слава Господу! честна Олено! адде с нову нещастя, Федорцьо уже так розвився, же дѣти уже перед ним не обстоятся; и кедь то так далей буде, та панотец повинен буде у Пана комысаря скаргу чинити, ци видите єдно дѣвча кровь заляла, другоє храмле, а тых добрых, и честных хлопчиков; побив, камѣнями наметав; — хто ему уж так много сваволѣ вытерпит? прото панотец єще раз напоминає вас, абы ’сте на Федорця позор дали и єго до школы посылали; бо иным способом и вы безчестнѣ останете, и з Федорця збойник буде.

Олена. А што панотцеви, што тобѣ до мого хлопця? мой хлопец не стиснеся ани на панотця, ани на тебе свѣтового; — мой хлопец болше сыра ѣсть, як ты хлѣба, — (руки на клуби сложит). Позирай ты себе, и свой дѣти, мому Федорцьови твоей школы не треба, бо єго школа адде (указує на ладу). А тоты пустынѣ што ту ходят (указує на дѣти), злодѣйски дѣти, лем крадучи ходят, так єсте их выучили, (глумится) ой красни дѣточки дораз я вам ука­жу вашу честь! — А вы дячку заступляєте таку ледачину? ой так, як бы я незнала, же и вы суваєтеся к собацѣ Богумилѣ, и прото тых черваков так заступляєте, а мого Федорця утопити бы ’сте хотѣли; — Я с вами не маю нич, идьте собѣ до дѣдка, мою дѣтину не рушайте, бо вас дораз с кыпятком опарю.

Федорьцо (на окно). Так мамко так, бійте их бійте.

Олена. Подь рыбонько моя в дну, подь промиленый мой со­колику, мой соловейку любый небойся. — А вы вон из мого обыстя.

Мудроглав. Дай Боже абы из соколика сова, а из соловейка ворона не сталася! — Честна Олено, распамятайтеся, што чините; о не в богатствѣ щастя залежит, але в богобойной, честной жизни; — ци не слышали вы Оленко проповѣдь Панотцеву, як ясно говорив из книги Іова: Аще соберет богатый якоже землю сребро, и якоже бреніе уготовит злато, сія вся праведній одержат, имѣнія же его истинныи возмут, будет же дом єго яко моліе, и як паучина, яже снабдѣ. О вы не хвальтеся с багатством, бо ано крыла має и легко полетит як ваш соколик и соловей; але сердце сокрушенно, и смиренно Бог неуничижит… Оленко памятайте, же земля єсте, и в землю возвратитеся и нич не возмете, які чотыри дописи, а яже уготовили есте, кому будут?

Олена. Федорцьови! а пак што тобѣ до того, бо дораз пойдеш, видки и пришол есь.

Мудроглав. А хоть ’де пойду, всяды с Богом пойду, и Гос­подь ми буде помагати, но вы, вы обернитеся уже к Богу, не утѣсняйте сироты, и вдовѣцы, бо то грѣх до неба вопіющій, — ци вы думали о Євангельюком Богачови, ци сльшали ’сте даколи, же: Блаженни нищіи духом,якотіи Бога у з р я т. Роздумайте, што Бог рек богачови: безумне днесь душу твою стязут от тебе… Слухайте еще далей.

О л е н а. Я не хочу вас слухати, я вас не просила за казателя, повижте и Панотцови, няй ся он до моих рѣчей не мѣшає, бо я знаю што чиню; я му до церкви непойду, ани спавѣдатися ’му не буду, знаю я ’де манастыръ.

М у д р о г л а в. Нѣт! — слухайте еще.

Олена (разссердится). Кажу ти смѣтнику свѣтовый, я от тебе не хочуся учити, йди вон; (возьме кочергу, а Федорцьо прибѣгне, и возьме мѣтлу, Олена Мудроглава, а Федорцьо дѣтей біе и жене вон и кричит): Вон, вон злодѣю з твоими копылятами, вон.; — (Мудроглав и дѣти утѣкают, мѣтаются, и плахта упадає).

 

Конец І. Дѣйствію.

ДѢЙСТВІЄ II.

Дом Судньхй.

Явленіе І.

Судія (рихтарь) с присяжными за столом сидит, вси покрытыми главами, и Федор между ними, Чмуль, Незохаб, Олена, и болше мужеских и женьских особ безпокритыми главы стоят на странѣ, а служитель (гайдук) при дверех стоит с палицевь.

Судія (к Гайдукови). Иди до Чмуля, а принеси на колесаря десять, а на Богумилу пять гальбы. — (Гайдук одходит).

Суді я. Дораз увидиме як то має быти; то уже стыд, што ту дѣеся, каждый день новоє злодѣйство; — ани не знаю, де ми го- лова; — сен ночи пану Федорави конѣ, и яланку украли, а Чмулови колеса ковани.

Чмуль. И бочку паленки, платя, и еден або два, а можно и три сусѣки зерна, пшеницѣ, и Бог знає што; ай вай.

Судія. Из дзвона мутуз; и Бог знає што — ту уже сами разбойницы, то еще В нас не было чувати, дораз дойдеме мы тому конца. (Гайдук несе корчагу велику и два склянки, положит на столѣ и еден стакан (погар).

Судія. Но братя замочтеся и так с Богом до роботы, (піют вси и здоровкают до себе).

Судія. Честна громадо! у нас зле дієся, ту злодій суть; — адде пану Федорави сей ночи конѣ и яловку украли, Чмуль уже из села повинен отити талько шкоды терпит, то не красна робота, у нас того нигда небывало, бо ани дідови паши не памятают, абы ту даколи крадежь ставалася была; Русины все в той річи, найчестнійшіи люде были, цѣла худоба могла сміло на дворі ночовати, не было у Русинов колотни, а ратязи лам про добрый ряд запералися; — а теперь годѣ порядити; — о зле уже на свѣтѣ.

П р и с я ж н і и. Так є.

Судія. Теперь повинность наша злодѣя визнати, и так покарайме ’го прикладно, або выженьме ’го из села, та знову так певно будеме жити, як наши предкове жили.

Присяжній. Так є.

Суді я. Но добрій люде, ци знаєте хто злодѣй у нас? рассудьте лем мудро — Честножив Васіль; — мы ’го за честного человѣка держали, в подозрѣнью е адде повѣдят честныи свѣдкове.

Чмуль. Честни Панове! то иста правда, же ту злодѣй колесарь, а не иншій, знаєте, же он цѣлу ноч не спит, у него все свѣтится по цѣлых ночах, он не так жіе, як други честни люде, его В корчмѣ нихто невидит, он не сходиться с чесными; людми, лем мудрує як бы сбогатѣти; видите яки волы має, яку худобу, єго поле найбогатшоє, не єсть по близѣ ярмарку, абы он на нем не быв, бо он там своих товаришов має, он из мадярами сгваряєся; гварит же колеса им прадає, ай то лем слѣпота, заслѣпляє люди, айбо он не прото по ярмарках ходит; ай то ся знає.

Присяжній. Таке истинно.

Чмуль. Пану Федорови конѣ пропали, и яловка сей ночи, як гварят в повночи, я не знаю коли, бо я их невидѣв, но дасть того, же колесарь в вечерѣ дома быв, а в ночи счез, и рано го не было уже дома, то єдно; другоє же он такого честного сусіда має, што ’го цілый світ чествує, (на Федора указує) а он не сходится с ним, бо му багатства завидит, якоє му Бог дав, а з честновь

Оленов все вадится, а дѣтину их честну все наказує як деякій дрефессор; словом он сам овой человѣк, с никим не товаришит.

Олена. Лем с Богумиловь.

Чмуль. Так є, надератса с людьми, знаєте колькораз мои гуси, пульки, качки загнала, а кедь бы быв ємь не отямив, та бы быв их порѣзав; — и так дость моей драцы наѣвся; — А што му учинили мои гуси, и пульки, ай он на истѣ злодѣй.

Присяжній. Так є.

Чмуль. Але указалася правда, гвоздь в мѣху не імож затаити; честный а мудрый Юрко проуказав му правду: бо колесо ся указало на ситѣ; ци так Юрку?

Юрко. Так є.

Олена. Айбо и тота собака Богумила с ним розумѣеся, она пустыня так жіє, як даяка панѣ, дѣти ей убрани як паньчата, а непрестанно лем по под людски плоты ходит, с колесарьом догваряеся и дѣти их все в єдко суть, уже честного человѣка дѣтина и на улицю сказатися не годна перед ними; вѣдь то знаєте.

Присяжній. Так є.

Лестобрат. Але што ту другоє думати, ани не усумнѣвайте ся, бо то колесарьова робота, я му сусѣда та знаю, як жіе.

Олена. С Богумилов.

Судія. Не*) сльшали есте честныи люде, я думаю, и присяг бым, же то колесарьова робота.

Олена. А я сѣм раз присягну, же и Богумила с ним. — ой собако една.

Присяжній. Так є.

Судія. Но приводите их сюда.

Чмуль. Панове прошу ласки! и мои шкоды пошацуйте; два ковани колеса 20 золотых, бочка паленьки 50 золотых, зерна 12 коблу 120 золотых, то учинит 325. золотых срѣберных.

Присяжній. Так є.

Судія. Но замочмеся братя, и подьме шацовати. (Піют вси и потому отходят).

 

Явленіє II.

Честножив, и Богумила на мотузѣ повязани привадутся; Гайдук несе колоду, и за ноги их до колоды посадит.

Честножив (в колодѣ). О Господи што дѣеся на свѣтѣ, злость, лжа, и ненавѣсгь, перевышила уже свѣтлую добродѣтель!

о вы безбожныи чому мучите нас невинных, прошто вяжете! што мы злого учинилиб? — О нещастна участь! так то світ платит, в нем безбожныи, нецраведныи, омманщики, окламницы, злодѣи И лестницы весело ЖІЮТ, 0Н:И владіют, а убогій, чеістный, усильный человік тер’їхит; — о на истѣ земля злых мати, а невинных честных мачоха! Но не журюся тым, бо совість моя чиста и непорочна єсть; бо жив мой соторитель, мой Бог, он видит невинность мою, он еден годен избавити мя, як избавил Іону от кита, як избавил Петра и Павла Апоетолов от уз грішничих, як избавил Даніила Пророка от гроэных, и свіріпых левов, як избавил богобойных младенцев от пещи огненныя. Не журися и ты честна сусѣдко, Господь избавит и нас, потішит нас; можно, же Бог иокушает нас, можно же про наши, или родителей наших грихи терпиме; но хоть як то єсли, Господь доиустил на нас сія, он нас и пожалує, он помилує нас, як ломилавал лраведнато Іова, наша надежда у Господа; он еще поми­лує нашу невинность, а злечестивых накаже; Господь проевіщеніе моз, и спаситель мой, кого убоюся.

Богумила. Та што ділати, як на Господа надіятися, знаю же он мене невинну не оставит; — Но діточки мои діточки, хто их пожалує?

Явленіє III.

Судій, Присяжній и вси перваго явленія особы навернутся и голосне смѣются.

Судій. Научу я вас злодій; — знай теперь Васілю, же уже конѣ Федоровы выплатилися, честна громада по совісти осудила, и уже суд скончился. Твой волы и корова и Богумилина Тарчуна отдалися пану Федорови за коні, а честному Чмулеви за шкоды далася твоя корова, и сусѣк з зерном, и Богумилина телиця, а то лем так милосердно судилося, бо по правдѣ ціла ваша худоба малася забрати, подякуйте Пану Федорови, ;и честному Чмулеви, же на вас милосердіе мали, теперь єще за суд заплатите 5 золотых и 50. голб паленьки, и абы из вас люди приклад брали, та на каждой улицѣ достанете по шесть палиц; — знаєте. —

Присяжній. Так є.

Чмуль. Честна громадо, я прошу пожалуйте их, даруйте им палиці; мы обыйдемеся уже с вашим праведным судом.

Олена. Ой нѣт, той собацѣ Богумилѣ дайте хоть лем 12 корбачи, абы тямила, як треба моим коровам молоко отберати.

Честножив. Люде! знайте што Бог на небѣ, памятайте на Бога, и судьте по правді, абы и вас так Бог судил; Я невинный человѣк, но знаю же и честна Богумила невинна, смотрѣте на душу люде, кайтеся, бо Господь не стерпит безбожность вашу.

Явленіє  IV.

Мудроглав и предешніи.

Мудроглав. Дай Боже вам здоровля честна громадо. — (Не смотрят на него). На перед вопрошаю вас: естели вы люде, или звѣрѣ, есте ли вы хрістіане, или погани? — О на истѣ вы честнаго, богобойнаго и православнато народа славеньскаго члены быти не можете; — бо славяньскій народ богобойный, а вы Бога и не внимаете, народ той е справедливый, а вы судите неправедно, и за тоту паскуду, дѣдкову юху и душу продасте; уже пересмердѣлисьтеся паленьчисков. — Окажите што вам начинив богобойный и роботный человѣк Честножив Васіль, што порядна Богумила? чему их так катуете?

Судій. А што вам Дяче до того, мы судиме справедливо, а кедь хочете знати, та ваш честный Васіль злодѣй, а Богумила с ним держит.

Олена. И босорка є, от моих коров молоко отяла. —

Мудроглав. Васіль злодѣй? — О вы очаянны[3]) люди! та ци є между вами, ци є в селѣ Васілеви подобный честный человѣк?

Суді й. Так є, не є такого другого, бо ту нихто конѣ не краде лем Васіль.

Олена. С Богумилов.

Судій. Так є с Богумилов; — а чому же так обогатѣли?

Присяжній. Так є, то истинна правда.

Мудроглав. Так є истинна правда — о вы сойки, вы пяницы огавныи; — Васіль, и Богумила хоть и небогатыи, но с помочи Божой вшитко мают, што им потребное; — а вы вси сходобнѣли;**) а то уже иста правда; — але што тому за причина? но слиште я вам повѣм, бо Васіль с Богумилов непрестанут робити, усилуются, працуют не ходят по корчмах, не пяницы суть, як вы; — а вы уже пропали со всѣім, бо ходобу вашу а сесь чорт (на Чмуля указує) забрав.

Чмуль (сердитым голосом). Хто! — я? я не злодѣй, мене честна громада познає, няй повѣстъ ци я забрав, просьтеся и муд­рого Юрка, — а вы дяче идьте до чорта, хто вас ту звав; бо я на вас право положу, за мою честь.

Мудроглав (несмотрит на жыда). Вы вси пяницы уже ’сте всю худобу попропивали, бо из смердячои корчмы ани не выходите, упиваєтеся день — днем, в ночи коргелюете, а в день лежите; — стид, ганьба, уже и одежды доброи не маєте на грішном тілі, боси ходите як псы, поле вам пустое, а волу уже й десять не є в ці­лом селѣ; — кедь чужій человік заблудит ту, думає, же цигансокое село.

Суд і й. Та мы цигане?

Мудроглав. Працуете по циганьски и маете по циганьски, бо яка праца така плаца; — дань уже два роки неплачена, Панотцева роковина задержана, моя платня пропала, уже єдного честного дома не є, будынки вам на громаду летят, церковь давсь завтра упаде, дѣти вам голи, а вы цундрами трясете, голодом моритеся лем проклятый жидище тые як веперь.

Чмуль. А вы дяче мовчте, — хто вас за Прекуратора поста­вив? — видите панове господари, як ми чести урывае; — а не знаєте ’го из села выгнати? не знаете же он ваш слуга? — а так вам смѣе лузати?*) — а вы незнаете што му треба?

Судій. От завтра глядайте собі мѣсто Дяче; — мы такого мудерця не хочеме; и панотец може с вами ити ’де хоче, — наша церковь, наши дідове ю справили, найдеме мы собѣ Попа и Дяка.

Мудроглав. И Панотец, и я пойдеме коли хочеме; и на истѣ, кедь вы непоправитеся кедь того окламника, здѣрьцю и душ ваших пекельника, Чмуля и Мошка, што вас пекельновь юховь напавае, не лишите та на истѣ отидеме; бо с вами уже порадити не мож; але знайте, же и вы выпустѣете як Содома и Гомора, бо Господь долто терпит, але раз прійде час, коли уже каятися не скоро буде.

Федор. О пустиннику не йдеш, я тобі укажу што Федор го­ден; не знаєте ’го там ид Васільови положити.

Мудроглав. Раднѣе буду с Васільом у колоді, як с вами у палатѣх бо лѣпша е честному человѣку темниця, як безбожному свѣтлиця; бо Васіль честный богобойный человѣк, а вы богатый Федоре — — пяниця — Федоре! богатство минеся, а честь нижоли, честь, а добродѣтель єсть бесмертна. Вы сердитеся на честного Васілья, то е естественна причина бо каждый человѣк лем собі равного любит так пяниця пяницю, злодѣй злодѣя, а честного человѣка убѣгає, як бы стыдался от него. Так Васіль в цілом селі подобного собі не має, бо посмотрьте его будынки, и всю худобу, все в ряді находитея, обыстя его из тесаного дерева усиловно справ­лено, жупою грубо закрытое, пелевня и стайні в ряді стоят и лѣп­ше, поряднѣйше приспособленни, як ваши обыстя, стадо его тучное, поле его так як загорода обробленное, — пчолы лем у него самого суть, он за самый воск и, мед по сто золотых достане каждого року, у него возы кованы и все потребное находится, он не довжен никому, порцію выллатит честно, и грошеньки має за дость. — А вы, о пяницы! — што у вас? обыстя вам спадали, не штобы стада но и пса не маете, поле жиды сѣют, голодом моритеся, — дѣти вам не учатся, словом вы иси уже жебрацы, бо паленька вам не допустит дашто мати: паленька такій дѣдко, што отганяе щастье от дому, от неи утѣкае имѣніе, як чорт от овяченнои воды.

Олена. А што вам до нас, и до наших дѣтей, вы смотрьте Богумилины дѣти. — О знаеме мы чему вы к ней бѣгаете.

Мудроглав (невнимае на Олену). Честножив Васіль днем робит колеса, возы и всячину строит, и сам добрый прибор має, и люди спомагає, каждый день два золоты собы заробит, в ночи струже, робит, мало спит, бо уже в пертих когутѣх ставае, и перед зорьями ’го видно на поли.

Олена. С Богумилов; — ой знаеся то.

Мудроглав. Так е с Богумилов; бо и она працуе, хоть землѣ не має, цѣлый день робит, в зорах праву зберає, корову кормит и прото больше молока и масла має як вы, дѣточки єй робят и учатся, а вы в пянъствѣ и лѣнивстиѣ лежите як цигане; прото Господь благословив их. — Люди позоруйте абы вам праца невинных горенька не была, бо кровавыи труды Честножива и Богумилины до неба кличут, так як кровь невинного Авеля.

Чмуль. Панове Газдове! я бы вам радив, жебы ’сте того дур­ного Прецектора ту зохабили, няй вам ся любит до мене — я го там непущу, — видите же то дурный.

Судій. Но куме дай, там Васільови и той собацѣ по 12 палиц, — а вы Дяку завтра с Богом из села, мы такого мудрця не потребуєме. — Но братя до Чмуля. (Идут).

Мудроглав. Идите, идите до вашей пропасти; выведе вас Чмуль на добрый конец; — Он, он то ту злодѣй, с Юрком, и так знає обмантити розум шаленых — пяниц; — (к Гайдукови обернеся). А ты незясмѣлѣвайся *) перстом кинути тых честных людей; — дораз выпусти их из безчестнои колоды, до котрои вы придастеся. (Иде выслободит Честножива, и Богумилу притомни чудуются; Мудроглав к Судію): А теперь, дайте им назад худобу, бо горенько ѣ платити будете.

Судій. То небуде. (отходит).

Мудроглав. Припали с нову до Чмуля; но уже не є надѣи; уже по шію в пеклѣ суть; а то вшытко про паскудну паленчиску. О Боже просвѣти их! (к Честноживу и Богумилѣ). Идеме и мы от туду, бо ту грѣх, и неправость, — не журтеся, Господь поможе вам; лем Богу служте и працуйте, и вся навернутся вам. (Отходит).

ПЕРЕМѢНА.

Сад по нему пѣшник. Богобой стоит на пѣшничку прислухуєся: — с далеки слышати спѣв и разговор.

Богобой. А там дѣточки идут и веселятся, о як прекрасный є молодый вѣк! — о я уже больше не развеселюся!

(Дѣти колесарьовы, Богумилины и Лестобратовы приходят спѣваючи, каждоє несе зайду велику, Богобой к ним) :

Богобой. А де вы были дѣтятка, так весело йдете?

А н т о н і й. В хащи были ’сме дѣдочку, сбералисме грибы, и ци видите; як много несеме?

Т а т ь к а. Хочете дѣдочку и вы? — выберте собѣ колько вамся любит. — (Отверає зайдочку).

Богобой (бере собѣ еден гриб). Боже ти заплать дѣтинко. (Дѣти вси отверают зайдочки, и просят): —

Дѣдочку и из моих, и из моих берте собѣ; — о вѣть у хащи є досить, — берьте собѣ.

Богобой (бере от каждого). Бог вам заплатит рыбятка. — А ци вы кождый день ходите на грибы?

Антоні й. Каждый день, єще перед зорями, и так коли до школы треба, ити, уже дома ’сме. —

Богобой. Та што чините с грибами?

Антоні й. Та все маємо на обѣд, и на вечерю; потому сушиме и сухи дорого продаваєме в мѣстѣ. — Дѣдочку мы и гроши маєме; — я уже дватцят золотых маю.

Т а т ь к а. А я маю уже пять золотых срѣбных, таки дватцатники маю як сниг.

Богобой. Та за сами грибы только назбирали ’сте?

Татьк а. О нѣт дѣдочку; — бо то с весны на ярь знаєте, идеме в лѣс, збераеме цвѣточки, наплетеме косички и несеме до мѣста, там Панове от нас купуют; — бо то Панове люблят косицы, а една Паня все и хлѣба нам дасть и гроши.

А н д р і й. А в лѣтѣ на потоцѣ рыбы и раки ловиме, и дому принесеме, продаме, бо то Панове слизики так купуют а за пструга великого и двацятник дадут; пак идеме на грибы на ягоды, на черешни, а в осени, на лишнаки, — знаете коли чому час; и так так и сами маеме, и людьом продаме за пѣнязи, так собѣ сбераеме, о мы уже много грошей маеме.

Богобой. А птички не ловите?

Андрій. Нѣт дѣдучку, бо учитель так гварит, абы птички нерушати в лѣсѣ; — бо птички так миленько спѣвают, и увеселяют сердце, пак и вредных черваков выѣмают, и воздух чистят; о мы нерушаєме их, няй ростут, як их Бог створив.

Настя. Видите дѣдучку, нам няньочко цѣлу одежду купив за наши гроши, и еще дватцят золотых маеме, мы дали Панотцови сховати о то нам ся придасть.

Антоні й. А я собѣ купив и одежду и ремѣнь, ножик и книжочку; — такій красный молитвенничок маю, и еще єдну книжочку читальную — знаєте што у Пряшовѣ продавают; — єще и пѣнязи маю, а як больше на збераю та пойду до школы до мѣста, там будуся учити.

Андрій. И я бы йшов, ай бо мой нянько наши гроши забрав, о уже и я бы быв мав 25 золотых, але нянько их проклятому жыдови дав за паленьку; — о я уже му больше недам, ай понесу Панотцови одложити; и як назбераю, та пойду до школы.

Марька. И я лем єдну хусточку купила; а хоть много грошей мала ємь але нянько и мои до Чмуля отнѣс — и пропив; — айбо я му уже не дам и я до Панотца понесу сховати.

Богобой. Дѣточки! няй вас Господь благословит; вы на истѣ честныи дѣти; усилуйтеся, робте, працуйте; — знаете, же Бог человѣка на працу Створив, хто працуе усилуеся, той и має, но все с божовь помощевь. бо знайте дѣточки: як мы Богу так нам Бог, и як присловко є: як ты Богу до церкви, так тобѣ Бог до мѣшка. — Не смотрьте, вы Федорця, бо той безчестный; Ой с того ничь доб­рого не выцвѣне.

Явлені є VI.

Колесарь, Богумила, Параска и прежніи.

Богумила (плаче руки ламле). Ой дѣточки мои дѣточки! уже я вас доховала, о ’де вы ся теперь подѣете?

Антоні й и Настя (разом). Мамо а што вам є, чом плачете матушко?

Богумила. Ой дѣточки, дѣточки, злочестивыи судій взяли нам корову, и все забрали, голу хижу нам оставили, — а што най горше болит, мене за злодѣйку держат; — все имѣніе моє и честь пропала.

Антоні й (дивится). А прошто?

Богумила. Бог их вѣдае про што; всю мою худобу и колесарьову забрали и Многомавови и Чмулови отдали, больше як 50 галб паленчиска яа наш роваш напили и теперь еще піют непрестанно. О дѣточки, рыбятка ’де вы ся подѣете?

Честножив. Сусѣдко нежурьтеся, Господь небесный видит нашу невинность; неопустит он нас, — о наша справедлива праця не згине, Бог так хотѣв искушати нашу постоянность, абы нас достойных учинив своей милости; — Ци памятаете як Панотец казав на проповѣди за праведного Іова як он утратив всю худобу свою а покойно сносив вся нападенія, всѣ крывды и Господь помиловав ’го, и сторицею наградив му имѣнія, будите покойны, уповай­те на Господа он милосердний Отец, он дає, он бере, в Єго власти суть вся, — да буде воля Єго свята. — Далей узнайте сусѣдко, же як за злов тучов пріемна погода, так за нещастьом, за смутком пріємна радость и веселость приходит.

Антоні й. Не журітеся мамко Бог неопустит нас, Он сиротам Отец є; — порадиме мы тому, я: вам мои гроши дам, та купите собѣ корову, будетеся с нову спомагати, та Господь вам допоможе.

Татька. И я вам дам мои грошоньки, та будете мати на по­требу. — О мамко, не годни мы вам отплатити за вашу старость, котору вы о нас мали; о негодна дѣтина, отслужитися родинѣ своєй; прото матушко пріймите от нас вдячно, што можеме вам дати, а нежурьтеся, перетерпите кривду, знаєте як учитель казав, абы кривды терпеливо сносити, бо хто в нещастю непокойный сам себе губит, як уловленна птичка, котра чим больше мечеся, тым горше ранится.

Богумила. Няй вам Господь нагородит рыбята. Теперь вижу яка я щастлива, бо Господь ми дав богатство великое в моих діточ­ках добрых. —і Антоньку! я хотѣла тебе до школы давати, а о Боже мой! я теперь уже не годна; — ой то великій жаль.

Антоні й. Нестарайтеся Мамко, у Господа суть богатства, по­може ми Бог! знаете як учитель казав: же Добродѣтель перевышает бог а т с т в о. Серице доброє, и богобойное чиста совѣсть, добрый разум, и честь суть таки богатства, што их нихто не годен отьяти. Не журьтеся мамко, пойду я сам до свѣта, Господь помог Єгипетскому Іосифу и ми поможе; — и Татька пойде слу­жити, — но ой матонько, як жаль вас оставити, але то дармо.

Татька. Я пойду до мѣста, буду служити, а гроши вам дам, и все буду вам посылати; — ой годна я уже робити, бо вы мене научили працювати; не плачте, мамко, Бог нам поможе.

Иванко и Настя (разом). Няню и мы вам даме наши гроши спомагайтеся с ними Бог вам поможе. —

Честножив (плаче). Ой дѣточки няй вас царь небесный благословит; — то вы в школі научилися, на истѣ в школѣ! о як то великоє щастя, хто може до школы ходити, аж сердце радуеся, як там молодоє серденько справится, о на истѣ Бог помилує и вас и учителя вашого.

Иванко. Няньочку! прошу вас дозвольте и ми с Антоньом йти; — я будуся ремесло даяжое учити, та буду вам помагати.

Настя. И я бы йшла до службы, але вы як останете сами, о Боже мой кедь бы моя мамушка жила; — а теперь я с вами остану, будуся от нашого Профеасора учити, и вам помагати робити; бо кедь бы вы похорѣли, або заупали, хто бы вам помагав? — Я лем вам буду служити няньочку любезный; — Но ты Иванку незапоминай на нас. —

Андрій. Мамко! и я пойду, будуся дашто учити приготовте прошу вас и ми платя, пойдеме в єдно, Господь попровадит мас.

Марька. А я повинна дома остати. Нянько бы вшытку худобу промарнив, та матери треба помагати, — ой Боже мой Боже, кедь то пяницови дѣти от сироты горши.

Параска. Ой діточки мои, яка щастлива, же вас Бог так просвітив. — Иди Сыноньку с Богом, але все на Бога памятай, на нас не забывай; моли ся щиро Створителю, абы и отца твого просвѣтив, и отклонив ’го от злого обычаю; бо он, — о Боже мой! с Федором по корчмах блудит, и все промарнит.

Т а т ь к а. Настько и Марько, сестрычки, о як ми жаль от вас разлучитися, но я так умѣнила собѣ и с Богом лем пойду, але прошу вас, дозерайте любезну мамочку мою, бо она сама як палец, прошу вас будите єй на помочи.

(Отходят вси лем Богобой остане).

Богобой. Слезы точатся человѣку видущему толико нрав, так много душевных сил в невинных простых дѣточках. — О якое то щастя для человѣка Школа! як там дух сердце, и мысль просвітится; — бо сравным єдного школаря с другим неученным хлопцом, о яка между ними разлука як между голубом ;и ястрябам; школьски дѣти усилуются працовати, робити, а лѣниви, пецухи лем бѣгают, лѣтают и вдячнѣйше по жебрѣх пойдут, як роботы пріймут; хто бы быв то думав перед десяти роками, же єдна дѣтина забавляючися через лѣто 25 золотых може собѣ заробити, кому бы было пришло на розум, же за грибы, ягоды, лишнаки, черешни, косички една дѣтина себе одѣти, и еще гроши собѣ набыти годна? — а потом як доброго и щирого сердца суть школяри, убогого жебрака як вдячно, як щиро, як радостно опоможут, и щирою наремностію пожалуют. — О давно того у нас не было слышано, давно дѣти бѣгали все лем игралися, камѣньом метали, по коли пастухами были, там сваволили, грѣшили, кляли, єдно от другого училося скарѣдно говорѣти, красти, шкоду робити, словом: давно дѣти росли як быдлята в лѣсѣ, як дики люди, а Бога мало познавали, и прото выросли як дерева и безчестныи люде с них сталися, гор­шіи от тых, про котрых праведний Бог свѣт потопою загладив; — а теперь аж душа радуеся, кедь видит просвѣщенну, и ученну дѣтину, як она знає чести дати людем, як знає ножаловати худобного, як отца, матерь чествовати и спомагати, словом жіе и росте Богу на славу, людем на годность и собѣ на ползу. — О Боже помози, абы наш народ увидѣв сіє добро, и не жаловав маленьку ону платню, за котору другим ученным набродам сравнитися може. — О школа, школа, нравов стодола!

Явленіє VII.

Честножив Иванка, Параска Андрея, Богумила Антонка, и Татьку за руку веде, мают зайдочки на плечах, и палицѣ в руках, Марька, Настя их плачучи выпроважают, Мудроглав с ними йде, а Богобой стоит призераеся; — с далека Федорцьо подскакує, и больше дѣтей.

Антоній. Мамко любезна вернитеся уже дому, вернитеся, мы помаленьку пойдеме. ’де нас Господь попровадит.

Т а т ь к а. Вернитеся уже, а не журьтеся, мы так будеме ся справовати, як вы нас учили; — суть еще и тут добри люде, они вас будут тѣшити и ратовати, и мы вам заженеме што буде можна, — поздоровте еще раз нашого доброго Пана Отца, будьте здорови.

А н д р і й. Верните и вы мамко, а давайте позор на Няня, нелущайте ’го до корчмы, няй вас Бог милостивый помилує.

Честножив. Сыне мой, и вы дѣточки, няй вас Отец небесный провадит, уповай на Господа, злое дѣло убѣгай и чисту совѣсть сохраняй, бо добра совѣсть є потѣха в бѣдах; — словом отдавай божое Богу. Царево Царю, и людем чини то, што от людей сам собѣ желаєш, так Господь буде с тобою, — Бог няй тя провадит и Ангел хранитель веде.

Мудроглав. Не так дѣточки! — поставайте рядом. (В ряд поствают). Вы дѣти, неискусни до широкого свѣта беретеся як птички из гнѣзда на крила пущаетеся; — но вы єще свѣт непознаете, я вас научу, слухайте: Свѣт изобразите собѣ як єдное великое село, ’де суть разных полов, племенов и разных нравов, и обычаев люде; там сутъ честныи, богобойни, справедливи, усиловни, добрѣ люде, але суть, — и то с большей части, суть лѣниви, неправедни, бесчестни, безбожни, лукави, фалшиви окламники, заздросливи, словом свѣтовіи люде; — Но знайте, же честный, богобойный и усиловный человѣк, от неправедных дуже много скорб, и гоненій терпит, бо діавол пекельний всягды своих має помощников, котри на праведного нападают, так як ястрябы на невинных голубов, як волцы на ягнята; — но Ангел хранитель заставляє праведного, хоть и многорази Господь допущае на него искушенія, як на праведного Іова, на богобойного Іосифа Єгипетского, но по­жалує его як милостивий Отец, и лотѣшит ’го с нову. — Прото дѣти Бога на сердци майте, всегда с честныміи людми схожайтеся, с богобойными товариште, а злых, фалшивых нечестивых, лѣнивых остерігайтеся, бо блажен муж, и же не йде на с о вѣ т  н е ч е с т и в ы х. Найбольше варуйтеся от пяниц, и так реченных коргельов, марнотратников и бездѣлников от корчмы утѣкайте як от бѣса пекельного, паленки и иного напою не вкушайте, свѣжа водичка няй буде вам напой, а хлѣб ѣдло; но и остарѣгайтеся от безчестных особ, они праластят сердце, и приводят на блуд человѣка. Далей: до церкви, усиловно ходьте, Богу ся мольте, каждому честь давайте, и нестыдайтеся, убогих ваших, но, честных родителей, не ганьбитеся повѣсти, же вы Русины, народ ваш в чести держите, и заступуйте; — Так Отец небесный благословит вас, подасть вам силу и поможе вам в всѣх дѣлех и скорбех ваших; люде же будут вас чествовати и так с помощію божіею найдете сокровище на небѣ и на земли.

Теперь же дѣточки поклякайте на, колѣна, испросьте благословеніе от родителей и так во имя Господне пустьтеся на крыла щастя ваше глядаючи.

(Дѣти поклякают и родичи их благословят, и так поставают, цѣлуют родителей, учителя и другов говорячи:

Будьте здорови. —

(Пристоящіи плачут, а дѣти позбераются спѣваючи):

Зберайтеся дѣти

Як птички на крыла;

Широкій бѣлый свѣт,

Всягды земля мила.

Всягды єдно сонце,

Всягды една доля,

Всягды промысл божій,

Всягды Єго воля.

Хоть куда пойдеме,

Все Бог буде с нами,

Он нас попровадит

Горами, лѣсами.

Хоть ’де повернеме,

Все Богу служити

Будеме и честно,

Богобойно жити. —

А вы братя люди,

Здрави оставайте,

Няй вас Господь тѣшит,

На нас незабувайте. [4])

(Єще раз идут и цѣлуют своих и отходят).

Богобой. Голт дѣти! вы сами непойдете, вы свѣт непознаете – я поведу вас и заведу в широкій свѣт хоть о єдной нозѣ, укажу вам дорогу, и буду вам за вожда; — но смѣло за мною.

(Богобой наперед, дѣти за ним идут).

Федорьцо. А ’де вы йдете хлопци?

Антоні й. Будь здоров, а полѣпшися, честно ся справуй, иди до школы, и слухай учителя.

Федорьцо. Не учи ты мене; но лем идите одорванци, **) ми не потребно с вами ити до свѣта, я не свѣтовый; — о выжію я и ту с моими дукатами, менѣ нянько купит село, та я буду Паном, аж буду, а вы можете и до Вѣдня ити, та все жебраки будете.

 

ДІЗЙСТВІЕ III.

(случаеся по 10 годах позднѣє).

Д о м  Ф е д о р о в.

Явленіє  І.

Федор в худобной кучѣ сидит на лавицѣ, в лихой одеждѣ, в хижи не є ничого, журится. Олена лихо одѣта, боса стоит в кутѣ плаче.

Федор. Правду ми Панотец казав, правду гварив и учитель, но я неслухав, худобка минулася, грошеньки чорт забрав, хижа спустѣла, теперь кусок хлѣба не маю; — О прятели мои ’де ’стеся подѣли? Покля Федор богатый быв, докля кормив, поив лестников, та и пріятелей мав, а теперь непожалує нихто худобного Федора; так то правда, же худоба в самотности, худобного каждьій потупт, худобный стыдится каждого; — але и то правда же Бог платит каждому справедливо. О дукаты мои, як ми ся минули, я думав же на вѣки будут держати; а теперъ богатый Федор голоден, оборваный, босый як пес; — О Боже помилуй мня.

Олен а. Ой так можешь ты уже молитися, коль єсь промарнив богатство, и мене нещастною учинив. О кедь бы была я того знала, нигда бы я твоя жена не была; — я вихована як соколик, выросла в богатствѣ, в роскошах, а теперь хожу ги циганка кусок хлѣба жебручи, а то все про тебе марнотравнику, [5]) — ой нагнав ты мене до кузього рошка. Федоре! я тя лишу, я с тобовь больше жити не буду.

Федор. Як ти дяка. То правда же я марноторатив, я забыв о Бозѣ, я до дѣтка жив; но и ты лѣтіша не была, — Олено! ’де муж марнит там пол бѣды, але ’де жена блудом ходит, ’де жена пессѣми путьми ся пустит, там вшитко до дѣдка пропадає.

Явленіє II.

Богумила убрана порядно, несе горнець молока и бѣлый хлѣб и дає Оленѣ.

Богумила. Сусѣдко не потупте божій дар, ану похлипайте мало солодкого молока, а закусьте хлѣбика, бо вы дуже хвора, прошу вас пріймите. —

Олена (с презрѣніем). Я от тебе ніе прошу, держ собѣ твоє молоко; я нестерплю, абы ты из мене смѣх собѣ чинила (Обертаєся от Богумилы).

Богумила. Сусѣдко не сердитеся, пріймите ласкаво; видите мене Господь пожегнав, ніяй му буде честь, и хвала; — я вам все принесу, вѣть Бог прото нам удѣлит, чтобы ’сме и другим удѣлили, прошу пріймите пріятно; Господь милостивый єще и вам наверне, так як ми навернув, не очавайте, уповайте на Господа, он сам годен вас потѣшити;

Федор. Боже вам заплать сусѣдко о вы честна особа, я стыжу ся вам до очей поглянути, я вас дуже оскорбил, но теперь Гос­подь заганьбив мене пышного. Сусѣдко молю вас отпустите ми великій мой грѣх.

Богумила. Любезный Федореньку, не оскорбѣли вы мене, я о том больше не тямлю; — Божое то розположеніє, да будет воля Господня, Божа воля что бы крывды терпеливо износити; о колько раз прогнѣваєме Бога, и он все милостивый прощає нам; он поможе и вам лем неопустьтеся Єго, не оддалится рука Божая от вас, памя-

тайте на свята слова Пророка: Уелышит тя Господь в день печали, — п ос лет ти помощь от святаго, и дасть ти Господь по сердци твоєму, о ставайте здоровеньки с Богом (отходит).

Олена (мечеся). Єще и тота собака высмѣваєся с нас! Федоре! я то не годна стерпити, — я йду, я ту не буду, пойду межи люди, ’де мня нихто не знає, волю служити, а смѣх из себе чинити не дам.

Федор. О ты скарѣдна грѣшницо, и доброє дѣло не узнаєш; ты завзята бабище; подякуй Богу, же тя люди не лишают в бѣдах, и скорбех єще гордитися, то уже истинное неблагодарство, то злоба діаволя. — О Боже мой милостивий; О праведен еси Господи, и прави суть суды твой (бере горнец и хлипає). Так богатый Фе­дор худобному нигда еден пѣнязь неудѣлив, а теперь из чужои ласки годуеся! На Олено похлипай, а поправся (Олена гнѣвливо бере и ѣстъ).

Я в л е н і є III.

Честножив и прежніи.

Честножив. Дай Боже вам здоровля еусѣдко! не презрѣте Федоре, што ми Бог пожегнав пріймите вдячно. (Дає Федорови єден хл іїб и груду сыра).

Федор (плаче). О брате мой, та тъі не сердиш ся «а мене? — о брате Васілю як я стыжуся, як я тебе образ ил , и россьшав, а ты еще помагаєш іми в моей ускости. О сусѣдко ци можеш ты ми от- пустити мою вину? я тебе црезрѣві, а ты в ускости мене защищаеш. Брате киідъі*) видѣв сердця мого рану, то велика болѣзнь, то в смя- теніе, то стьід приїводит душу мою’ (на голос плаче).

Честножи в. Федореньку перебачте, не журьтеся, уповайте на Господа, помните на праведного «Іова Господь взяв да буде воля Єго свята».

Явленіє IV.

Мудроглав и прежніи.

Мудроглав. Федоре, адде вам Панотец послав мѣрку зерна, и поздоровляє вас абы ’стеся нежурили. Зачните с нову во имя Господнє працовати бо солодкій ячминный хлѣб власными руками заслуженный як из чужих рук пшеничный!

Ф едор. Господь няй заплатит вам и Панотцови. Но я стыжуся Панотца, и вас соромлюся, бо я вас дуже оквилив.

Мудроглав. Нич не стыдьтеея; Панотец не гнѣваєся и я не уважаю на минувшеся время; лем вы Федоре зачните другій живот, працуйте мозольтеся, а на корчму крест вержте, та вам Бог поможе, у Бога суть богатства, он исравленного грѣшника милує, и по­милує.

Фе до р. Ай так пане дячку, та як зачати, ани худобки, ани серстины не маю, ани землицѣ, словом ничого на свѣтѣ.

Мудроглав. Та дайтеся до ремесла, до якой либо роботы, наприклад научитеся коши плести, рѣжте прутя, то не тяжко ся научити, не ганьба и мѣтлы правити, а коши на возы, и на други потребы правити є забавка лем, и из того честно мож выжити. Соединитеся, спойтеся с честным колесарьом, он вас буде управляти, и так с помощію божіею єще можете достигнути став прежній.

Федор. Боже вас благослови Пане дячку; яж теперъ вы менѣ розума додали, на истѣ так буде, о уже не боюся голоду. Брате колєсарю, я тебе дуже образив, но прошу, и перепрошую тя, отпусти ми, прійми мя к собѣ за помощника, я знаю и робити, буду кошики плести, будуся усиловати буду с тобовь робити, буду ти служити як найвѣрнѣйшій слуга. О дай Боже здоровля, не боюся голоду;

—                   жено нежурься, ты будеш прутя рѣзати, я кошики плести, Бог нам допоможе.

Олена. Та плеть собѣ, тай плеть, я не прото ся отдавалася за тебе, абым кошики плела верни мою худобу штом ти принесла.

Ф е д о р. Твоей худобѣ ты сама шию сломила, пусто жючи, лежачи и роскошуючи, надобыла есь, што теперь маєшь; як єсь собѣ постелила, так будеш и спати.

Я в л е н і є V.

Чмуль в шапцѣ, и непоклонится, — и прежній.

Чмуль. Федоре порахуймеея, я уже не можу так довго ждати, —бо де мой интерес, де лихва от грошей, єще довжен єсь 97 золотых 48 крейцаров в срѣблѣ. Но коли вьшлатиш? ге?

Ф е д о р. Чмульку! Бог ти заплатит, я уже не маю чим платити; — вѣтъ вшытку худобу мою забрав есь, та де бы я ти довжен!

Чмуль (с гнѣвом). Хто? я забрав? твою худобу чорт забрав не я, я не злодѣй, я ти неприписав, о дость моєй худобы у тебе пропало, ты мене россыпав, я про тебе по жебрѣх пойду, а єще

смѣеш повѣсти же ты ми не должен; ци же не тямиш же ты и Оле­на и Федорьцо все ’сте пили як дуты, але уже вам не дам ани на лѣк.

Федор, Ой привѣвты мене на ряд, про тебе я цундрями трясу, и цѣлое село опустѣло ты выссав мою кровь Антіхрісте, ты покрав мою и всѣх нас худобу злодѣю ты змій люди переводимый, горшій от того, што Прародителей в Раѣ перевѣв и окламав.

Чмуль. А як ты ми смѣеш так брехати, ты простый смерядячій Русначе, ты глупый Русин, ты простак! ци ты незнааєш, же я паньскій Арендарь? ци я тя не учив. О Федоре не пій так, пошкодит ти на здоровлю, Федоре, што ты чиниш, ты на нивоч выйдеш; — так я ти все гварив, и просив ем тя, абысь не пив, ой ты мене не слухав. Я мусѣв ти давати; — о я про тебе не тысящ золотых шкодовав бо многораз забыв записати; но але то уже пропало, хоть лем заплати што записано.

Федор. Ой пропав бесь зводителю, ты забыв записати, познаю я твоє діавольское перо, оно десять раз пише, збавив єсь мя худобы, збавив обыстя, чести, здоровля, и розума, моє богатство пересуну­лося до тебе, Юрко ти помагав; теперь уже и Сына мого до товарыства єсь пряв. Няй ти Бог заплатит.

Чмуль. Увижу я, научу я тебе пяницю, дай гуню, и вон из дому, то моє, то менѣ честна громада, осудила.

Мудроглав. Жиде, враже пекельный; ты окламнику, ты діаволе, ци уже ти недость, о ты безбожный чорте, не спокоишся с тым, же цѣлое село про тебе спустѣло, же выссав єсь уже честных хрестян, уже и душу хочеш вылупити от людей; — о найду я и тобѣ ряд.

Чмуль. Я с вами не маю нич, — але я и вам укажу, я вас до прецесій возму, укажу я вам, як треба паньского арендаря чествовати.

Честножив. Иди, пропадь жиде, ты лудигроше, иди до дѣдка, (выдрилит жида вон). А ти Федоре пойди до мене, я ти моє обыстя не жалую бо Господь просвѣтив тя, хоть уже и мало поздно, но все не поздно, покля человѣк жіє, бо лем по смерти не є покаянія.

Федор. Та ты ми годен отпустити крывды мною учиненныи? О брате забій мня, брате я не годен твоєй милости.

Ч е стн о ж и в. Бог няй ти отпустит, прійди, и буди ми братом, моє буде и твоє, но частуйся, на корчму больше не позерай, а от жида, як от бѣслого пса утѣкай (идут).

Олена. Ты идешь Федоре, а я што буду чинила?

Честножив. Як єсь робила, так и маєшь, як єсь собѣ посте­лила так будеш и спати, як єсь посѣяла, так будешь и жати; — маєш руки та працуй, до рота руками хлѣб иде; хто не робив в молодости, няй ся учит у старости (Отходят вси, Олена за ними нарѣкаючи).

Явленіє VI.

Храбростой, воєнный Официр приходит, стане на серединѣ, расмотрює.

Храбростой. Ту они будут, о мои люде вынайдут их. То уже див, так маленькоє село и сами разбойници; тут є склад разбойников, но уже я нападу на него, о мои хлопцѣ розумѣют того.

Явленіє VII.

Вояци ведут мотузами повязанного Федордя, Юрка, и Чмуля и пдиведут их к Официрови.

Храбростой. Но в руках есте злодѣи, давно я за вами трудился, берит их.

Чмуль. Великоможний ексцелленція Пан Официрь, я паньскій Аренідарь, я честный человѣк, хто на мене дойде злодѣство? я прошу пустите мене в покои, бо я свою честь правом буду гля­дати.

Храбростой. А ты пессій сыне, ты всѣм злодѣям началь­ник; о познаю я тебе; думаєш же утаєнно твоє злодѣяство; — а хто Многомавови гроши, а хто конѣ, волы, коровы, а хто Панотцово зерно покрав? — ге? о то уже на свѣтло вышло. Юрку! и ты не­винен? а хто ти товариш.

Юрко. Та хто бы быв як адде Чмуль и Ризник и Федорцьо а инде суть други.

Храбростой (к Федорцови). Так Сыноньку красный! ты молодый червак, и уже до красного ремесла пустив ся, о ты уже совершенный злодѣй. — А хто перешлои недѣли Шафраника опустошив? но ’де товар?

Федорьцо. У Чмуля є.

Чмуль. Та неправда; — я присягну, же я невидѣв, абым ослѣп кедь ємь видѣв.

Храбростой. Но, но, лем не меч ся жидку, то уж моя старость, то найдеся. — А друтаря хто заморочив под мостом.

Федорьцо. То не я; — то Юрко.

Юрко. А ты нѣт? — та хто му голову провалив?

Храбростой. Дость уже дость, уже знаєся все, лем ведите их, а дайте позор, абы не убѣгли.

Явленіє VIII.

Олена наремно прибѣгла.

Олена. Ой сыноньку мой Федорьцю, а хто на тебе наводит; — ой соколику мой, соловѣйку мой, рыбоньку моя!

Хра бростой. Што то за спокуса? ци и она к ним належит?

Олена. О сынонъку, та што то на тебе враги сплели, — (к Офѣцирю). О паноньку будьте ласкави, мой сынок такій як Ангелик, он ани курятко нерушив, он еще и едного воробця не ударив, то блага дѣтина небожатко невинноє як ягнятко; — о пустьте ’го, бо дораз ми сердце путане, рассыплюся от болести. О Федорьцю, Федорьцю (цѣлуе ’го).

Федорьцо (дрылив ю от себе). Иди, пропадь, ты не моя мати, ты винна моего нещастя; о ты нещастна мати, ты отповѣдати будеш за мене на страшном судѣ; ой ты мене привела на безчесть, и на злодѣйство.

Олена. Федорьцю, сыноньку! вѣтъ я тебе любила як голубка, любила як мою душу; я загибала за тобовь, я злому вѣтрикови на тебе не дала дунути, я тебе годавала як соколика.

X р а б р о с т о й. И выгодовала ворону, и ясряба, и тутка.

Федорьцо. Ваша любовь для мене злость была. Вы мене оттягли от школы, вы мене не пустими учитися, вы мене за сваволю и безчесть не покарали; — я ходив як блудный, людем чести ури­вав, с дѣтми ся надерав головы провальовав, ничого ся не учив, над кождым ся сбытковав, учителя высмѣяв, с вами по корчмах ходив, бився вадився, скарѣдно лаяв, кривды, шкоды чинив; — а вы все мене защищали, мене хвалили менѣ бодрости додавали, все из дукатами из ботатством косорили. — Прото я теперь злодѣй; — о мамо, мамо дурна, ты мою участь заложила, а Чмуль с Юрком совершив; и паленочка, ой тота пекельна смола помагала ми, из тав заморочили мене, як рыбу маслагом. Ты мамо причина мого не­щастя; — иди не хочу тя видѣти больше.

Олена. Ой смутку мой смутку! чого я ся дождала?

Федорьцо. Няй вам Бог заплатит за мене.

Храбростой. Но берите их; — ступай. — А жидови худобу треба запечатовати; будеся продавати, абы ся шкоды неплатили; — на перед Богумилѣ и колесарьови мают ся шкоды выплатити, с десять рочною лихвою, а честного судію, пяницю, с присяжными поважте и берите; — но незабудьте Лестобрата понести. — Но ступай. —

Чмуль (дає Официрови гроши, и мругає на него). Пан вели­коможний царскій Официрь! Я не винен, я честный человѣк, я не злодѣй, цѣлое село повість; хто до корчми приходит, я каждому вислужу. — А Лестобрата уже не є, єще в зимѣ до пролубы упав, та затонув.

Храбростой. Бо ты ’го там друлив.

Чмуль. О я нѣт, я ’го не видѣв. —

Храбростой. Ты нѣт лем твоя паленька; опоив есь ’го; але не велика шкода, не треба буде мотуза. О кедь би пси пяници пропали. — Но рушайте. (Отходят).

ПЕРЕМІНА.

Сад.

Явленіє   IX.

Федор с колесарьом прутя струже.

Федор. Аж теперь я знаю, што значит жити, о чому я того давнѣйше не знав? О як веселитоя сердце и душа человѣка, коли честною працею руки занимаются, як здоровий є дух, як здоровоє тѣло, як солодкій кусок хлѣба руками заробленний, як весело ляже человѣк працею трудивыйся, покойно почиває цѣлую нощ, а рано ставав веселий як птичка, здоровий як орѣх. О распамятаюся, як унилый был ми цѣлый день, помѣщиня не мав, голова лупала от пяньства, нич смачно ѣсти не годен бив цѣлый день, ходил як отровенна риба, сердце затвердѣло як камѣнь, уды, и все тѣло так ми тяшкоє било, як би ся на мнѣ босорки носили, а те­перь день весело, и так скоро пройде, як рѣка, вечером помолюся, ляжу, в ночи сплю покойно, раненько стану, к Створителю вздыхну, и радуюся, же жію. — О кедь би бив я того знав, як щасливый был бым до теперь. —Но паленочко, няй тя уже гром убіє, больше ти в моєм ротѣ не будешь, моя нога жидовски пороги не перекрочит.

Честножив. Няй тя Царь небесный услышит, (указує му, прутики складує). А так брате, єден прутик за другим; — завтра кош готовий буде, и уже три золоти заробиш, и так з дня на день Бог ти поможе.

Федор. Брате! єден жаль несносимий чувствую, морит мя грѣх великій, и як червак серденько грые. Брате я сына мого убив, я винен єго нещастію. — О кедь бы быв я Панотца и учителя слухав, кедь бы быв я сына до школы посылав, то он бы быв на той конец не прійшов. — О я нещастный! як страшно отповѣм на страшком судѣ.

Я в л е н і є X.

Настя порядно убрана прибігає, и с радостію кричит с далека.

Настя. Няньочку, Няньочку, радуйтеся; — Иванко пришов и Андрій, и Антоній, и Татька, на так цѣфрованом возику, убрани як Панове, а конѣ таки, як татошы. — О скоро бѣжте Няню — ни, ни сюда идут.

Явленіє XI.

Антоній, Иванко, Андрій, Татька, по пански убрани приходят, а Богобой шкинтає за ними. Иванко бѣжит к Отцу, цѣлуе ’го в руку и, лице, цѣлуе Настку.

Иванко. Няню любезный, по десять роках на послѣдок вижу вас. О як долгоє время не видѣв любезного отца, — Няню солодкій, як я радуюся.

Честножив. О Дѣтино моя, сыне мой, Иванку дорогій (обключаются, цѣлуют, и плачут).

Явленіє XII.

Богумила, Параска, и Марька, и учитель летят, Богумила Антонія и Татьку, Параска, и Марька Андрійка обимают, цѣлуют, и гласкают.

Антоні й. Мамочко солодка, мы вернулися, о як радуюся, же вас здорову вижу.

Т атьк а. Мамко моя прелюбезна, серденько радуєся, вас уже видѣти; минули десять годы, я вас не видѣла, о як летѣла была бым к вам ай бо не мож было, бо Антонько школы не докончив еще был; о слава Господу же єще жієте, же вас вижу, и больше не отступлю от вас ни на крочай.

А н д р і й. Мамушко солоденька, як вы маєтеся, ци ’сте недостатка не терпѣли? — Слышал я нещастя Няньово; — та дарьмо, якій живот, така и смерть, — няй с Богом спочиває.

Мудроглав. Дѣточки и братя мои! я днесь трепещу от радости, бо услышал Господь глас моленія моєго; Слава, во выш них Богу; о Господи хвалю тя, благословлю тя, кланяю ти ся, сла­вословлю тя, благодарю тя Господи царю небесный; — теперь обновится яко орля юность моя, бо ущедрив Господь боящихся єго, яко той позна созданіе наше.

Федор (плаче руки ламле). О Боже мой, Боже мой, — лем я радости не маю; — и тому я сам винен.

Мудрог ла в. Но діточки скажите нам, ’де вы были, и што ’сте надобыли?

Антоні й. Любезный Пане учителю! нашу участь и щастливу долю по Бозѣ вам найбольше, погомже родителям нашим благочестивым благодарити мы повинни; вы нас просвѣтили, вы нам доброє сердце, и чести любовь вкоренили, вы нас щастливыми учинили. Но слыште нашу судьбину. — Нас честный Богобой, як Ангел хранитель провадив аж до Пеща, на пути учив, и годовав нас як неискусных чужостранцев, в Пещѣ запровадив нас до ка­зармѣ; мы там за єдну цѣлу недѣлю были, а вояци нас годовали хлѣбом и чим могли. Минувшей неділі приходит отец наш Бого­бой, и мене є собовь взяв, привив до великого дому, и єдному молодому Панови отдал мя. — В том домѣ заложил я основу моего щастя. Я моєму паничови вѣрно служил, шматы му чистил, — и до школы ходив. Панич мой про усиловность, и вѣрность полюбил мене, ратовав с книгами, одеждою и грошми, а на конец за пріятеля пріяв; — так я с помощію Господа школы выходив, цензуру положив, а теперь слава Богу я Адвокатом и Діректором остал такой у моєго богатаго панича Барона Богослава, доволен ставом моим, и судьбою ми опреділенною. — А Татьку тойже добродѣтель Богобой отдав сестрѣ того самого Пана, и так мы все в єдно бывали; — она скоро научилася шити и вышивати, и всяки женски роботы, честно ся справовала, и вѣрно служила, так же ю добра панѣ ей полюбила, вси ключи єй отдала, а теперь дуже тяжко ю отпустила, но так богато обдаренну, же єй худоба на три тысящ золотых цѣнити ся може.

Иванко. А мене няньочку честный Богобой запровадив до єдного богатого купця, я там служив и учився, купец полюбил мя, отдал ми в руки весь товар свой, — я вѣрно, и порядно ним управял, так усиловался, як собѣ самому; прото мой купец єдину свою дѣвочку ми за жену обѣщал красную як свѣт, добру як Ангела. Ой я найщастливщій человѣк нод небом; и того щастія вы Няньочку и любезный учитель мой Мудроглав, так и хранитель мой Бого­бой строителіє; няй вам Бог заплатит. — И прото любезный няню, вы немовольтеся с колесами, подьте ко мнѣ, я вами не буду ся стыдати, ни моя жена, она знає, же Отец мой простый селянин. —Честножив. Я сыне мой ту умерти хочу ’демся народив, а працовати буду, покля ми сила етане; а ты провадь с Богом своє купетство, но внимай, чтобысь никого не окламав, не обѣдив, бо знай несправедливо стязанно имѣніе разорится схалѣе як снѣг вес­ною от вѣтра, соньця и дождя; — коль тя Бог благословив, буди ему покорный, дай Богу славу, а людем честь, я больше от тебе не желаю.

Иванко (к учителю). Но вы пріймите от мене любезный учителю ту маєте; (дає му мѣшок из грѣшми).

Мудроглав. Я не пріймаю от тебе ничого, лем доброє сердце; сховай собі, и дай нищим, я с помощію Бога маю из дня на день, больше не потребую, моє багатство є чиста совість,

И в анко. Честно є Учителю мой, та возмите, и отдайте на Церковь, справте з того ризы; — але учините вы ми єден дар; — я прошу вас, дайте ми сына вашого, я му буду за отца, я ‘го учиню человѣком.

Мудроглав. За то благодарю ти и вдячно ти дам, бо с тым образом найбольшу єсь ми учинив радость.

Андрій. А я матушко ремесло учился, — мене любезный Отец наш Богобой запровадив до єдного кушнѣря, той честный и богатый майстер пріяв мене, за три роки выучив ремесло, и уже свѣта походив; я быв уже в Вѣдню, Берлинѣ, Варшавѣ, Кієвѣ, Москвѣ, Петербургѣ, видѣв свѣта, знаю як люде жіют, теперь слава Господу маю грошеньки, знаю добрѣ своє ремесло, зачну с Богом сам, тут буду ремесло моє провадити, в мого отца домѣ поставлю фабрику, но перше оженю ся мамко, и єстьли вам и Богумилі любится, я Татьку собі избрав за будущую супругу.

Богумила. То вашоє діло, не моє, я лем радоватися могу.

Татька. Мы уже давно собі слово дали, и Антоній на той изволив, и мы толт.ко вашого благословенія ждаєме.

Богу м и л а. Няй вас Бог вседержитель благословит.

Татька. (Цѣлуе мамку в руку также и Андрій, обертався к Парасцѣ). И вы мамко довольни будете с невѣстовь.

Параска. О я дуже довольна, няй вам Господь поможе.

Андрій. Теперь два домы в єдно споите, в єдном устрою фабрику, а вы два мамушки будете собѣ сестры, будете господар­ство провадити, а любезный нам отец наш, защититель, наш Ангел хранитель Богобой буде у нас покойно жити, и по многих трудах на старый вѣк спочине, он буде наша потѣха наша радость.

Антоній. А я с моєй стороны придам вам 500 золотых, дайте на лихву, котру дѣдочкови все оддаєте, абы он скудости нетерпѣв у старости, а по єго смерти остане сумма она на основаніє фундаціо, на єдного школяря.

Иванко. И я вам придам на тойже конед 500 золотых.

Богобой. Дѣточки мои, я только добродѣтели незаслужив; — я вас провадив до свѣта, и не иноє было моє намѣреніе, як чтобы из потопленного до селѣ карпато-русского рода воздвигнути особы, чтобы им подати способ гражданьскои жизни. Бо естли всегда лем при давных обычаях останеме, то всегда будеме там ’де Отцы наши морилися; а естьли еден другого спомагати будеме, то не за долгое время, вырости можеме в народ великій, и свѣту полезный. Так теперь, дѣточки, вы не стидитеся вашего племене, вашего честного рода: спомагайтеся, спомагайтеся и сродников ваших. Ты Андрійку возми до твоей фабрыки руских хлопцов и учи их ремесло, якое ты научился, ты Иванку возми с собовь больше русинов и подай им способ щастія, якое и тобѣ Бог указал такожде и ты Антоньку усилуйся народа твоєю щастіе воздвигнути, так весело увидите же бѣдны русине двигнутся и с помощію Створителя разцвѣнут як богатая нива по благой росѣ. А я уже с радостію устану у вас, не буду лежати лѣниво, и понеже на поле уже ити не годен, буду вам загороду пильновати, и куплю пчолы буду их дозерати, то буде моя забава и покажу обивателем; же не винныи мушки великій в господарствѣ принесут прибыток, бо уже наши русины — ой шкода велика — сію господарства часть оставили незнаючи, же воск Богу на хвалу, а мед на ужиток людем неоплатимый дар Божій є.

Явленіє XIII.

Храбростой и прежній.

Храбростой. Боже вам дай горазд! Я слышал, же у вас свадьба готовится, тому тѣшу ся, бо я военный, люблю веселитися; мы уже свыкли все весело жити! — но, ’де е юноша, и котра молодиця.

Богобой (приведе Андрея и Татьку). Адде суть.

Храбростой. Но гаразд! то хорошій сход; — не пріймете мене за дружбу.

Андрей. С благодареніем:.

Храбростой (к Богобою). А ты старый вояк был? як вижу ты староста.

Богобой. Я ваше благородіє! то мои дѣти по сердцѣ. Я раненный старец, за царя ногу положил, но єще и голову положу естьли потреба буде; — о благодарю Господа, же про мого царя хоть едну ногу пожертвил.

Храбростой. Прекрасно! Бог ти нагородит в животѣ вѣчном; — но еще єдно дѣло маю, сукій сын Чмуль цѣлое село спу­стошив, его склад продался, и праведный суд царскій повелѣл выплатити шкоды невинным учиненныи; — а де е честный колесарь?

Честножив. Адде я ваше благородіє!

Храбростой. Вы колесарь? видно вам по очах же вы честный человѣк; — адде вам за вашу худобу присудилися 800 золотых; — пріймите то ваше. А ’де Богумила?

Богумила. Я ваше благородіє.

Храбростой. И вам присылае суд 600 золотых с лихвою; — еще тут єсть якійсь Федор пяница, он хотяй не заслужил милости, бо его сын с Чмульом соединенный злодѣй быв, и вчера ’го повѣсили, но єднако суд ему посылае 700 золотых; — гей буде мати за што пити.

Федор (плаче). О Боже мой Боже! чого я ся дождав! Сына ми повѣсили, жена ми свѣтом пропала, худоба спустѣла и тому я сам винен, бо я слѣпый быв, я о Бозѣ забыв. Теперь я новый честный живот начинаю; я уже не отступлю от тебе брате колесарю, буду с тобов прадовати и за грѣхи покутовати, я гроши не хочу, бо уже за руками хочу солодкій хлѣб ѣсти; — ми гроши не треба; — Дячку возмите, и дайте их ма Церковь, бо уже на истѣ знаю, же добродѣтель перевышает богатство.

Мудроглав. То є справедливое покаяніе; Бог вас просвѣтив, о щастливый человѣк, который в животѣ покаеся, и по малом терпѣніи живот вѣчный получае.

Храбростой. Щастливый, щастливый! будете вси щастливи! а по русалях свадьба буде.

*) Друге видання — акаянніи.

*) Друге видання — нас не забывайте!

*) Марнотратнику.


[1] Сорок, сорок вісім, — сто.
[2] В другому виданні — богач.
[3] ’ ) Схудобнѣли.
[4] *) Друге видання — оборванци.
¥) Друге видання — кедь бы сь видѣв . .

- Без рубрики

Вместо предисловия (РУССКИЙ ЯЗЫК)

В Центре Европы под Карпатами чудесно сохранился до сегодня древний духовно-лингвистический оазис Кирилло-Мефодиевской старины – карпато-русинский язык, носителями которого до сегодня являются подкарпатские русины.
Это один из древнейших народов Европы, подкарпатские русины, сохранили до сегодня язык древних русинов-русенов-рутенов во всей его полноте от 9 века. Читать дальше

- Без рубрики

Замѣсто спередслова (РУСИНСЬКЫЙ ЯЗЫК)

В Центрѣ Європы под Карпатами чудесно сохранився до сёго дня древньый духовно-лінгвістичный оазис Кирилло-Мефодієвськой старины – карпато-русинськый язык, носителями котрого до сёго дня являются подкарпатськіє русины.
Йсе єден из май древнѣйшых народôв Європы, подкарпатськіє русины, што сохранили до сёго дня язык древньых русинов-русенов-рутенов у всюй ёго повнотѣ од 9 вѣка. Читать дальше